29
Какая-то неведомая сила выталкивает внутренние органы у меня изо рта. Едва я успеваю сесть, как из горла вырывается фонтан рвоты. Все болит: такое ощущение, что на мне живого места не осталось.
Я с трудом встаю на колени и содрогаюсь в новом рвотном позыве. В грязи скапливается вязкая прозрачная лужица.
– Вот дерьмо, – произношу я чужим голосом, низким и хриплым. Твою же мать… Темно, хоть глаз выколи, а холодно-то как! Я обхватываю себя руками, пытаясь хоть немного согреться, но ничего не выходит. Разбитое лицо саднит и ноет, голова просто раскалывается, и, хуже того, я чувствую, что все еще пьяна. Пытаюсь встать, но меня шатает из стороны в сторону.
Господи боже. Выкарабкавшись из-под горки, я хватаюсь за ржавые металлические перекладины, выпрямляюсь и набираю в грудь холодного воздуха. В этот самый момент я понимаю, что в парке кроме меня находится кто-то еще. На качелях сидит темная фигура. Ее с легкостью можно было не заметить, если бы не поскрипывание цепей от слабого движения взад-вперед. Капюшон поверх бейсболки, сгорбленные плечи. От этого зрелища мне должно стать жутко, я должна почуять опасность, ведь ни один нормальный подросток не притащится ночью в парк покататься на качелях.
Но страх куда-то улетучился. Так вот что делает водка.
Она высасывает из тебя все эмоции, а взамен дарит бесстрашие, самое что ни на есть настоящее бесстрашие, пусть даже к нему прилагаются жуткая вонь и безумная боль. На долю секунды я почти что проникаюсь к маме сочувствием: раз для того, чтобы пережить день, она готова пойти на такое, должно быть, вся ее жизнь пропитана страхом.
Я сажусь на соседние качели и тут же чувствую себя полнейшей идиоткой, потому что они явно рассчитаны на маленьких детей и даже оборудованы специальной перекладиной, не позволяющей ребенку упасть. Сидеть поверх нее мало того, что тупо, так еще и страшно неудобно, но если я сейчас встану, то буду выглядеть еще глупее прежнего. Человек на качелях не двигается, его лицо скрыто капюшоном, но никакого оружия вроде не видно – лишь тонкие, бледные, очень знакомые пальцы обвивают цепи. И тут до меня доходит, где я видела это кольцо с маргаритками: оно было на пальце у Наоми за день до ее исчезновения.
– Наоми? – шепчу я. Неужели она умерла? Это, получается, ее призрак? Я оборачиваюсь на горку – проверить, не валяется ли там мое тело. Но нет, я тут, а передо мной она. Эти длинные пальцы я узнаю даже спьяну. – Най?
– Совсем того? – Ашира поворачивается ко мне, и ее лицо морщится от отвращения. – Господи, да что с тобой такое? Неудивительно, что ты приняла меня за призрак моей сестры: ты едва держишься на ногах! Так вот, к твоему сведению, она еще не умерла.
– Что ты здесь делаешь? – удивляюсь я. – Тут небезопасно!
– Когда вокруг снуют такие, как ты, тут и правда небезопасно. Я пришла сюда, чтобы подумать, – говорит Эш. – Дома и в больнице ничего не получается, а мне надо разгадать татуировку.
– Чего? – Я не поспеваю за происходящим; ее слова звучат как бессмыслица.
– Я знаю, из-за чего ты так нализалась, – говорит Ашира после долгой паузы. – Я не стала поднимать эту тему в больнице, потому что мне показалось, что у тебя все под контролем. А теперь… Слушай, эта фигня всплывает весь день и каждый час обрастает новыми подробностями. Сначала ты ее поцеловала, потом, типа, схватила за сиську, а потом засунула руку ей в трусы. А последний пост – это вообще шедевр. Там говорится, что ты сделала себе фальшивый хер и вывалила его на кровать.
– О боже. – От ужаса и стыда я моментально трезвею. – Я сделала себе хер? Из чего же? Зашла в ванную и набрала там втулок и пузырьков? Меня привлекают девушки, но никакими херами я вообще не интересуюсь.
– Тролли насчет таких мелочей не заморачиваются, – смеется Эш.
– Все, в школе мне больше показываться нельзя. Никогда.
– Еще как можно. – Эш смотрит вдаль, где в блеске небоскребов с пентхаусами и строительных кранов черным провалом зияет небо. – Послушала бы ты, какие сплетни ходят о моей сестре – пропавшей девушке, которая, возможно, пыталась покончить с собой. Ну, захотела ты пососаться с Роуз Картер, ну и что с того? Подумаешь! Да с ней вся школа пересосалась.
– Это вряд ли, – говорю. – Теперь я чувствую себя еще херовее, чем прежде.
– Давай уже закроем тему про херы? – говорит Эш, и мы обе фыркаем от смеха.
– Знаешь, что хуже всего? – Лицо Эш искажается от боли. – Я не могу двигаться дальше, Ред, я не вижу выхода. Пока не пойму, что с ней произошло, не успокоюсь.
– Слушай, уже пятница, а в понедельник она очнется и все нам расскажет, – говорю я. – Лучше, правильнее будет просто подождать, ведь осталось всего ничего.
Эш долгое время молчит. Она сидит абсолютно неподвижно – так, что даже перестают поскрипывать качели.
– Вот только она может и не очнуться.
– Погоди-ка… – Теперь, когда голова немного проветрилась, я кое-что вспоминаю. Перед глазами всплывает картина: непонятный предмет, который находится там, где его не должно быть. Я спрыгиваю с качелей и вглядываюсь в горку.
– В чем дело? – хмурится Эш.
– Уж не знаю, привиделась мне эта штука или нет…
Я включаю фонарик на телефоне и возвращаюсь к горке, осторожно переступая лужицу блевотины.
– Фу, какая гадость, – говорит Эш, присоединяясь ко мне. – Подумать только, а я еще хотела тебя поцеловать.
– Что, прости? – Про поцеловать… вот это мне сейчас послышалось или нет?
– А что? – Она спокойно встречает мой взгляд, но тут меня озаряет.
– О господи, я вспомнила… – Согнувшись, я заглядываю под крышу горки. Мы с ребятами постоянно сидим тут – так, треплемся, маемся всякой фигней – но нам ни разу не приходило в голову взглянуть наверх. Если бы я не улеглась тут с бутылкой водки в обнимку, тайник так и остался бы незамеченным.
Свет фонарика падает на угол между крышей и скатом. А вот и он! Заветный предмет приклеен к металлу армированным скотчем.
– Ни фига себе, – шепчу я. Растревожив живущих под крышей жучков и паучков, я отдираю скотч, достаю свою находку и направляю на нее луч фонаря.
– Что там? – спрашивает Эш. Секунду спустя ее лицо вытягивается от удивления.
– Телефон Наоми! Это точно он! Должно быть, она его тут спрятала!
Мы переглядываемся в темноте.
– Это все меняет.
Чтобы не сталкиваться с родителями, я веду Эш аллеей к задней двери. Будем надеяться, они сейчас портят друг другу жизнь в гостиной.
– Разуйся, – говорю я вполголоса, взявшись за ручку. – И постарайся не шуметь.
– Это точно твой дом? – спрашивает Ашира. Когда я прижимаю палец к губам, она поднимает брови и говорит: – Давай без драматизма.
Дверь почему-то не открывается на полную. Нагнувшись, я выдергиваю из-под нее мамин кошелек. По полу разбросаны монеты, помада без колпачка, ключи, а у плинтуса валяется дамская сумка, раскрытая и перевернутая, как будто ее отправили в нокаут.
