– Откуда бухло? – спрашиваю я.
– У меня связи, – ухмыляется она, передавая мне бутылку. Я протягиваю ее Лео.
– Блин, Ред, ну не будь ты такой жопой! – говорит она гневно. Такая уж она есть, Роуз. Настоящие чувства прячет за лезвиями и шипами, несносная, неуязвимая в своей пуленепробиваемой броне.
– Не люблю я выпивку, – говорю я, глядя ей в глаза. – Она превращает людей в дерьмо.
– Ах, бедняжка Ред, я и забыла про твою алкоголичку мамашу. – Она выхватывает бутылку из рук Лео, прежде чем он успевает отпить. – От одного глотка ничего не будет. Давай, за Наоми.
– Роуз, – Лео забирает бутылку обратно. – Мы понимаем, что ты расстроена, но не веди себя как стерва, ладно? Ред не пьет. Закрыли тему.
Он делает несколько громадных глотков, и я догадываюсь почему: чтобы Роуз меньше досталось. Я руководствуюсь теми же побуждениями, когда выливаю полбутылки маминой водки в раковину, а остатки разбавляю водой. Таким вот глупым способом Лео пытается ее защитить.
Он практически осушает бутылку у нас на глазах. Мне начинает казаться, что Роуз вот-вот взорвется, но вскоре ярость и грусть стираются с ее лица, и без них она выглядит по-другому: почти уродливо, почти прекрасно – одно заглядение. Я смотрю и смотрю на нее, до рези в глазах.
– Ладно, за работу. Чем быстрее начнем, тем быстрее закончим. – Роуз вытирает губы тыльной стороной ладони. – Эти анимешные постеры берем?
Я киваю головой, и она принимается снимать развешенные над кроватью плакаты. Я окидываю взглядом комнату.
– И леговскую фигурку Линка из «Легенд Зельды», ее на заказ делали.
– Ага. – Лео берет фигурку с полки, вертит в руках, сует в карман. Мы часто посмеивались над причудами Най, но ее это совершенно не обескураживало.
– О, док-станция, – говорю я, протягивая руку к зарядке с динамиками. – А где же ее телефон? Она туда все свои любимые песни закачала, можно настроить его так, чтобы проигрывал музыку весь день.
– Вы что, забыли? Телефон так и не нашелся. – В дверях появляется Эш. Мы тут же прекращаем трогать вещи ее сестры, чувствуя себя грабителями, которых застали на месте преступления. – И мы его искали, и полиция. Он вырублен. Его не включали с той самой ночи, когда она пропала. Неизвестно, куда он подевался.
– Ах да, из головы вылетело, – говорю я. Точно-точно! Мы еще тогда подумали: как это Най могла уйти из дома без мобильного? Она скорее ушла бы без правой руки.
– Тут где-то валяется старый айпод «Нано». Эта док-станция подходит и для него. Поищи в тумбочке у кровати.
Встав на колени, я выдвигаю ящик. И даже зная, что полиция обшарила всю комнату, я все равно чувствую, что поступаю неправильно. Неуважительно. Я вот, например, скорее умру, чем позволю кому-либо, даже близким друзьям, рыться в моих вещах. С таким же успехом они могли бы устроить мне трепанацию черепа и узнать все, что творится у меня в голове. Что бы они обо мне подумали, если бы им стали известны мои тайные мысли и желания? Наверняка ничего хорошего.
– Вот, держи. – Я протягиваю Лео тонкий черный айпод. Логотип «Эппл» переправлен несмываемым маркером на череп. И тут среди вороха листков – должно быть, текстов песен – я замечаю записную книжку. Взяв ее в руки, листаю, вожу пальцем по знакомым загогулинам. Здесь все, что она написала с тех пор, как появилась группа. С табулатурами.
– Ты это видела? – говорю я, показывая записную книжку Ашире. – Тут песни.
Она мотает головой.
– Хочешь – оставь себе. Может, у тебя получится что-нибудь там дописать. Очнется – обрадуется, если у нее, конечно, мозги в кал не превратились.
– А тут куча всего, – говорит Лео, рассматривая банку с медиаторами всех цветов радуги. Наоми их коллекционировала. После каждого выступления группы она ходила по залу и собирала листки с табулатурой, медиаторы, пластиковые бутылки. Она не планировала подписывать их для фанатов или выставлять на «Ибэй»: вне концертной площадки они тут же становились самым обыкновенным мусором.
– Вот в чем заключается жизнь, – пояснила она однажды в ответ на мои недоуменные расспросы. – В тех вещах, которые остаются позади.
– Най, это бессмыслица какая-то.
– Зато красивая строчка для песни, – улыбнулась она. Вот и теперь ее лицо всплывает у меня в памяти: глаза искрятся, полные смеха, даже в серьезные моменты. А как она сияла, когда на нее находило вдохновение! Словно идеи светлячками порхали вокруг ее головы.
В тот день, сидя на этой самой кровати с акустической гитарой, мы написали одну из лучших наших песен.
Наоми была единственным человеком из всех, кого я знаю, кто до сих пор писал от руки. Она вечно что-то строчила, карябала на любом попавшемся под руку клочке бумаги и складывала эти записочки в специальную коробку, «на потом».
– Подруга, ты чего такая аналоговая? – не раз приходилось удивляться мне.
– А того, что лист бумаги еще никто не взламывал, – говорила она. – Поэтому все самые темные тайны я храню либо здесь, – постукивая себя по лбу, – либо в форме старого доброго манускрипта.
Теперь я понимаю, что она имела в виду. Маленькие фрагменты Наоми разбросаны по всей комнате, отрывки и обрывки той девушки, которой она была, отпечатки пальцев и ДНК на листочках, исписанных ее круглым старательным почерком.
Эта девушка не могла пропасть насовсем. Нет, она просто оказалась заперта в своей собственной поврежденной, изувеченной голове.
10
Роуз и Лео ждут меня на улице, но я иду прямиком в ванную, нагибаюсь над раковиной, набираю в ладони холодной воды и выплескиваю на бритый затылок и виски. Когда я выпрямляюсь, струйки стекают между лопаток.
Выйдя из ванной, я замечаю Аширу, которая сидит у себя в комнате перед открытым ноутбуком и забором из трех мониторов. Она с техникой на «ты». Эш из тех людей, которые прогают в любую свободную минуту, просто по приколу. С такими, как она, шутки плохи. Вот моя возможность побеседовать с ней, узнать, что она думает по поводу Най, но как завести разговор с самой замкнутой девушкой на свете?
Я не нахожу ничего лучше, как подойти и спросить:
– Что делаешь?
Она подскакивает как ошпаренная и тихо матерится. Плохая тактика.
– Твою мать! Ред!
– Извини, просто мне стало интересно, чем ты тут занимаешься.
– Заходи и закрой дверь, – говорит она раздраженно. Я повинуюсь, а что мне остается делать? Она кивком указывает на центральный монитор. – Это записи с дорожных камер видеонаблюдения в Вестминстере, – говорит она, поворачивая ко мне ноутбук.
– С «Ютьюба», что ли? – спрашиваю я. Эш довольно-таки странная особа. Кто знает, может, она вместо сериалов смотрит записи с установленных на дорогах камер.
– Тут все с той ночи, когда она попала в реку, и до того момента на следующее утро, когда ее подобрал буксир. Все видеозаписи сливают в облако, хотя нормальные люди давно уже так не делают.
