Я ничего не ела перед школой и после школы тоже, и семья Эль-Амим уже стала беспокоиться обо мне. Долго голодав после смерти матери, я была все еще слабой и худой и выглядела, как говорили, словно темная черточка на фоне местности.
— Деточка, ты должна хоть что-то поесть, — сказала халти Нешма, — смотри, у меня даже есть пирожное для тебя.
— Нет, я соблюдаю пост, — ответила я.
После обеда, играя на улице, я внезапно почувствовала слабость. Это было такое чувство, словно кто-то внезапно выключил солнечный свет и наполнил все мое тело мягким трясущимся пудингом вместо мышц и костей. Может быть, причиной тому было то, что я в этот момент увидела, как из-за угла вышли мои двоюродные братья. Может, они пришли за мной?
Я сделала вид, что не заметила их, и это было нетрудно, поскольку вокруг меня становилось все темнее и темнее, цвета исчезали. Кузены поздоровались со мной.
Я еле-еле сказала:
— Привет.
Больше я не хотела ничего говорить. Больше я не могла говорить.
Кузены скрылись в доме моей новой семьи, и я представила себе, как тетя Нешма, Захра и толстая Хадиджа готовят им вкусные блюда. У меня даже потекли слюнки и заурчало в желудке, Мои шаткие ноги стали двигаться сами собой.
И вдруг я очутилась за столом; я ела вместе со своими двоюродными братьями, и вокруг стало светло, и пудинг исчез из моего тела, и я почувствовала себя очень сильной.
— Но я ведь соблюдала пост, — сказала я. — До сих пор. Хотя я еще очень маленькая.
В порядке исключения мои двоюродные братья в этот раз промолчали.
Дом-приют
Мои двоюродные братья исчезли, не забрав меня с собой. Они всего лишь навещали друзей, живущих по соседству, и заодно решили навестить и меня.
Я почувствовала облегчение, но и вместе с тем разочарование. Облегчение, потому что мне не нужно было возвращаться к дяде Хасану и тете Зайне, где я чувствовала себя отверженной. Разочарование — потому что я очень скучала по своим сестрам и брату. Конечно, чудесно, когда тебя любят. Но меня любили чужие люди, а не моя семья. И это повергло меня в печаль.
Именно в день моего триумфа, в Ночь Могущества, когда еще до восхода солнца мне разрешили принять участие в завтраке во время поста, мне стало ясно, что я тут тоже чужая. Все члены семьи Эль-Амим были взрослыми. Я была единственным ребенком в доме. И я не могла забыть, как на меня смотрели остальные, когда я, чтобы доказать свое упрямство, сидела вместе с ними за завтраком — сохором. Они смотрели на меня с любовью и с интересом, как смотрят на любопытное насекомое, которое ни с того ни с сего влетело через окно в гостиную комнату.
Я была не такой, как они, а другой. Я пришла из другого мира. Моя судьба трогала сердца членов этой приемной семьи. Но это была моя судьба, а не их.
Через восемнадцать месяцев приехал дядя Хасан на своей машине. Это был уже не «рено», а другой автомобиль. Он забрал меня с собой. Я сложила свои скудные пожитки, а Захра одела меня в красивое бархатное платье, которое она сшила мне. А затем я попрощалась с ними. Я чувствовала, что никогда больше не вернусь в эту семью. И у меня было предчувствие, что короткое время счастья закончилось.
Я села в машину к дяде Хасану, и мы уехали. Я не оглядывалась назад.
В доме № 23 на улице Рю эль-Газуа, как всегда, царил хаос, Двоюродные братья и сестры грызлись между собой, тетя Зайна приветствовала меня с перекошенным лицом. Я пробежала мимо нее и прыгнула в объятия Рабии. Джабер, Джамиля и Муна обняли меня. Мы представляли собой клубок радости, поцелуев и слез.
— Все, хватит! — сказала тетя Зайна. — Нам нужно уезжать. Снимите с Уарды шикарные шмотки и отдайте ей старое платье.
— Зачем? — запротестовала я. — Это платье специально для меня сшила Захра. Оно очень красивое.
— Вот именно, — коротко сказала тетя Зайна.
Двоюродные сестры сорвали с меня коричневое бархатное платье и через голову натянули выцветшие дырявые лохмотья. Я, правда, отбивалась, но у меня не было никаких шансов.
После этого вся семья отправилась в путь. Дядя Хасан и тетя Зайна со своими восемью детьми шли впереди, на бедре Зайна держала самую младшую, Хафиду, а мои сестры и я шагали следом.
Приблизительно через двадцать минут наш маленький караван достиг конца своего пути. Это было отдельно стоящее здание в промышленной зоне на улице Рю Квед Зиз, на углу авеню Муквауама. Мы по металлической лестнице поднялись к двухэтажному зданию. Над дверью висела вывеска. На ней значилось «Дар эль хаднана» — «Дом-приют». А ниже было написано мелкими буквами по-французски: «Тер де Ом».
— «Земля людей»? — тихонько спросила я Рабию. — Зачем мы сюда пришли?
— Здесь очень хорошие люди, — сказала Рабия. — Они помогают нам, дают нам новые шмотки.
— Мне не нужны новые шмотки. Захра сшила мне платье.
— Тссс, — сказала Рабия, — ты не должна ничего говорить. У них есть совершенно потрясающие вещи. Из Европы.
И тогда до меня дошло. Европа — это же Франция, откуда Т’хами привозил очень красивые вещи, например огромных плюшевых зверей. Я решила поучаствовать в этой игре и не открывать рот.
Мы сели на скамейку в комнате ожидания рядом с другими людьми, пришедшими раньше нас. С нами поздоровался мужчина в солнцезащитных очках и с изуродованными руками. Позже оказалось, что его зовут Абдулла и что он — директор этого дома. За его темными очками скрывались глазные яблоки без зрачков: Абдулла был слепым.
Я очень удивилась, что тут работают инвалиды. До сих пор я видела калек только на улице. Они сидели на корточках и просили милостыню, или же ездили по неровным улицам на чем-то вроде гладильных досок на роликах, отталкиваясь от земли руками.
Этот инвалид из «Тер де Ом» вовсе не был нищим. На нем были джинсы и кроссовки, и он производил впечатление очень уверенного в себе человека. Я казалась себе пришелицей из другого мира и с изумлением рассматривала этого человека с искалеченными руками.
Джамиля толкнула меня локтем в бок.
— Закрой рот! — прошипела она.
Я быстро закрыла рот.
Нас вызывали по очереди одного за другим. Какая-то женщина выходила в комнату ожидания, вызывала одного из детей и исчезала с ним в другой комнате. Вскоре дети возвращались с пластиковыми пакетами в руках.
Дверь снова открылась.
— Уарда! — вызвала женщина и огляделась.
— Здесь, — робко сказала я.
— Иди со мной, — сказала женщина, — сейчас твоя очередь.
