Лучше бы я этого не говорила. Солдат вдруг посмотрел на меня так злобно, что я от страха наложила в штаны.
— Пошла вон, маленькая хитрюга, — заорал солдат, заметив мой позор, и отпустил меня, — пока я не передумал!
Я помчалась домой так быстро, как только могла. Без покупок, зажав короля зайцев в руке. Дома я старательно разгладила купюру. С тех пор я больше никогда не превращала короля в зайца.
Через три недели дядя Хасан появился на пороге дома семьи Эль-Амим.
— Похороны закончились, — сказал он. — Я пришел, чтобы забрать племянника и племянниц.
Однако семья Эль-Амим успела полюбить меня.
— Хасан, я очень прошу тебя, — сказала тетя Нешма, — оставь маленькую Уарду у нас. Ей здесь хорошо. А для вас это будет облегчение.
Дядя Хасан долго не спорил, усадил Рабию и Джабера в свой ржавый «рено» и уехал. Я заплакала. Но плакала я совсем недолго, потому что тетя Нешма была намного более приятной особой, чем тетя Зайна.
Для меня настало счастливое время. Моя новая семья жила в достатке. У них хватало денег на повседневные расходы, каждый день можно было наедаться досыта. И атмосфера в семье была дружелюбной и уютной. Я еще в жизни не видела семьи, в которой никто никого не бил и никто ни с кем практически не ссорился. Кроме того, в туалете было чисто — никто не вытирал грязные руки о стены.
Единственной проблемой было отсутствие водопровода в этой части города. Воду для мытья моя новая семья приносила из колодца. А питьевую воду приходилось доставлять мне. У семьи Эль-Амим были знакомые в соседнем квартале, уже подключенном к водопроводу. Каждое утро я ходила туда с двумя пластиковыми пятилитровыми канистрами, наполняла их и тащила назад. Наверное, поэтому у меня руки длиннее, чем ноги. Канистры из-за их формы невозможно было поставить на голову, как обычно в Марокко переносят тяжести. У них дно было неровное.
Только накануне больших праздников Хасан запрягал своих лошадей в повозку и ехал в соседний квартал, чтобы набрать воду в большие бочки. Я бежала за Хасаном и его лошадьми.
— Пожалуйста, Хасан, возьми меня с собой!
Но чаще всего Хасан не хотел, чтобы кто-то сидел рядом с ним на месте кучера. Он щелкал кнутом, улыбался всем своим бородатым лицом и исчезал в облаке пыли.
Иногда, однако, мне все же разрешалось вскарабкаться к нему. И тогда я сидела рядом с ним, гордая и счастливая, возвышаясь над тонущими в пыли прохожими, передвигаясь быстрее всех на улице.
Я очень любила сидеть рядом с Хасаном на облучке. Но мне нравилось и то, что он, смеясь, уезжал без меня. Мне это казалось нормальным: мужчины ездят на повозках, а дети бегут следом. Я была рада, что мне разрешили побыть ребенком в этой счастливой семье.
В это время у меня выпали первые молочные зубы. Собственно, они еще не выпали, они еще крепко сидели в нижней челюсти, но за ними уже прорезывались коренные зубы. Однажды я обнаружила целых четыре резца в два ряда в своей нижней челюсти. Дети на нашей улице считали, что это очень здорово, и все хотели видеть мою крокодилью челюсть. Но я показывала ее только своим лучшим друзьям, да и то за углом дома. При всех остальных я крепко сжимала губы.
— Пожалуйста, — упрашивали меня другие дети, — можно посмотреть?
Я наслаждалась своей властью.
— Ла, — шипела я сквозь сжатые губы, — покажу только тогда, когда дашь мне конфету.
Вот так и получилось, что у меня зубов было больше, чем у других детей, и конфет тоже больше.
Семья Эль-Амим начала беспокоиться, потому что уже прошло несколько недель, а молочные зубы даже не собирались шататься. Тетки отвели меня к соседке, у которой было так много детей, что она на этой улице считалась главным экспертом по детским проблемам.
Соседка, недолго думая, взяла щипцы и вырвала оба молочных зуба. После этого я пару дней не могла есть конфеты и еще пару месяцев вынуждена была подпирать новые зубы языком, чтобы они не искривились и росли ровно.
— Хотите посмотреть, как я выдвигаю свои новые зубы языком вперед? — спрашивала я детей на улице. — Дайте конфету, и я покажу.
Но никого фокус с языком не интересовал.
Джейра — это квартал, в котором уважают традиции. Здесь я впервые столкнулась со старинными обычаями моего народа.
На большом ежегодном жертвенном празднике, который называется Ейд аль-Адха и длится три-четыре дня, люди вспоминают готовность Авраама принести в жертву Богу собственного сына. Каждая семья, которая может себе это позволить, режет барана и часть его отдает беднякам. Остальные приносят в жертву хотя бы петуха.
Мужчины из тех семей, живущих в Джейре, которые могли позволить себе зарезать барана, заворачивались в свежесодранные шкуры жертвенных животных, надевали на себя маски баранов, брали в руки отрубленные ноги баранов и пугали всю улицу. Считалось, что если они коснутся кого-нибудь копытом, то это принесет ему счастье. Но я боялась этих мужчин и с громким криком убегала от них. Как оказалось позже, я поступала правильно.
Соседскую девочку Джалилу эти мужчины настигли. После этого она стала одержима джинном, одним из наших двойственных духов.
Я проскользнула в дом жертвы, потому что Джалила позвала меня. Девочка сидела со мной на диване и рассказывала, как мужчины в бараньих шкурах прикоснулись к ней. Это была волнующая история. Она удирала от них и уже почти убежала, когда споткнулась о крышку канализационного люка и упала. Никто у нас добровольно не переступит через крышку канализационного люка, потому что под ней живут джинны. Обычно каждый марокканец обходит такие крышки десятой дорогой. Но Джалила, убегая со всех ног, не обратила на это внимания. Теперь она лежала на крышке канализационного люка, а под ней были вонючие булькающие канализационные трубы. С одной стороны — царство джиннов, с другой — мужчины в бараньих шкурах, и она — в их власти.
Широко открыв от ужаса глаза, она смотрела, как окровавленные бараньи копыта приближаются к ней и касаются ее тела. Джалила сжалась в комочек и закрыла глаза. Когда она снова раскрыла их, мужчины исчезли. Джалила лежала одна в уличной грязи.
Эта история была ужасной, и я вся покрылась гусиной кожей из-за страха перед джиннами. Но все же я представляла себе более страшные вещи. В Джейре ходили слухи, что джинна, который вселился в Джалилу, можно видеть и слышать. Однако я до сих пор ничего подобного не замечала.
И вдруг Джалила начала кричать каким-то странным голосом, которого я еще никогда не слышала, так громко, пронзительно и страшно, словно это был нечеловеческий голос.
— Сейчас у меня изо рта выходит джинн, ты его видишь?! — завизжала она.
Я ничего не видела. Да я и не могла ничего сказать ей, настолько я была скована страхом.
— Он вгрызается мне в живот. Ой-ой-о-о-о-о-о-о! Помогите!
Затем она потеряла сознание. Вся семья собралась в комнате. Я убежала. С того момента на протяжении многих месяцев я не решалась с наступлением темноты выходить на улицу. Каждому известно, что джинны творят свои страшные дела в основном по ночам.
