– Они хотели разводиться, ругались постоянно, она
претендовала на квартиру. Много выпила и сама не помнит, как убила. Спящего.
Горло у Веры сдавил спазм, она пробормотала «простите» и
положила трубку.
Соня испуганно смотрела на нее.
– Что случилось? Ты вся белая.
– Стас… – прошептала Вера.
– Ну где вы? Завтрак готов. – Федор появился на пороге
кухни, в фартуке Надежды Павловны, с большим ножом в руке. – Кто звонил? В чем
дело?
Вера смотрела на него, как будто видела впервые, не
понимала, зачем здесь этот чужой, совершенно посторонний человек, почему на нем
мамин старый фартук с синими петухами, а в руках – большой кухонный нож. Она
как-то машинально обняла Соню, словно хотела на миг почувствовать живое
знакомое тепло, потом, ни слова не говоря, ушла в свою комнату и закрыла дверь.
– Соня, что с ней, не знаешь? Кто звонил? – спросил Федор,
когда они остались вдвоем в прихожей.
– Не знаю, – пожала плечами Соня, – может, что-то с работой?
Она прекрасно поняла, работа здесь ни при чем. Что-то
случилось со Стасом Зелинским. Что-то очень нехорошее. Может, заболел тяжело?
Однако обсуждать это с Федором совсем не обязательно.
А он уже стучал в запертую дверь Вериной комнаты.
– Вера, открой, что случилось?
Вера натягивала на себя первое, что попалось под руку,
джинсы и какую-то майку. Ей хотелось скорее уйти, убежать куда-нибудь, побыть
одной. Ни с кем не разговаривать. Просто невозможно было произносить вслух
страшные, дикие слова, объяснять, обсуждать…
Случайно бросив взгляд на письменный стол, она вспомнила про
факс. Надо встретиться и отдать. Человек ждет, для него это важно. Она обещала.
Сложив бумажку с чешским текстом, она сунула ее в карман джинсов.
– Федор, вы не трогайте ее сейчас, если она нервничает, ее
не надо трогать. Пойдемте завтракать. Она сама потом все объяснит, – спокойно,
по-взрослому говорила Соня.
– Нет, я так не могу. Я должен знать. – Он не отходил от
двери. – Вера, открой. Что за дела? Кто звонил? Ты обиделась на меня, что ли?
– Да вы здесь при чем?! Оставьте человека в покое. Неужели
не понимаете? рассердилась Соня. – И вообще, я есть хочу.
На кухне громко, с жалобным звоном хлопнуло открытое окно.
Мотя завыл и, поджав хвост, кинулся в ванную. Стало совсем темно, вспыхнула молния,
ударил гром.
– Куда ты сейчас пойдешь? Гроза! – не унимался Федор.
На Соню он не обращал внимания. Дверь открылась.
– Федя, ты прости меня, мне надо уйти, – тихо сказала Вера,
– ты можешь остаться здесь, позавтракать с Соней, а потом – как хочешь. Она
спокойно побудет дома одна.
– Я пойду с тобой, – заявил он, – я не могу отпустить тебя
одну в таком состоянии.
– Нет! – выкрикнули хором Вера и Соня. Он переводил взгляд с
одной на другую. Возникла неприятная, напряженная пауза. Первой нашлась Соня.
– Пожалуйста, останьтесь со мной, я не люблю быть одна… И
Верочка обещала, что мы сегодня пойдем в зоопарк, а ей позвонили из той фирмы…
– Из какой фирмы? – быстро спросил Федор.
– Из той, для которой она переводит. Ну, это организация
такая… экологическая, «Гринпис». Вы же знаете. А мы собирались в зоопарк… Там
открыли новую часть, обезьян привезли, а я так давно не была… Вот, давайте с
вами вместе сходим.
Соня тараторила не замолкая, сочиняла на ходу. Вера тем
временем надела туфли, взяла сумку, открыла дверь.
«Может, надо было взять с собой Соню? Ей не нравится Федор,
ей будет с ним неуютно вдвоем, а мама вернется с работы не скоро… Но там гроза,
Соня может простудиться. Если они уйдут вдвоем с Соней, он непременно кинется
провожать… ему нельзя встречаться с этим Курбатовым, нельзя… Господи, Стас…» –
все это вихрем неслось в гол(ре, пока Вера сбегала вниз по лестнице, забыв, что
можно спуститься на лифте.
Тяжелый ливень обрушился на нее, молния прямо над головой
распорола черное небо, и через минуту мрачно, торжественно ударил гром. Вера
даже не заметила, что ступила в огромную лужу у подъезда, джинсы промокли до
колен, в мягких замшевых туфлях хлюпала холодная вода. Но ей было все равно. На
пустой улице, задернутой пеленой ливня, она наконец сумела заплакать.
Господи, ну почему? Пьяная жена пырнула ножом из-за
квартиры. Какая грубая, пошлая смерть… Вера не видела эту последнюю Стасову
красотку, только знала, что девушка Инна – дочь мясника из Кривого Рога.
Наверное, смерть всегда бывает грубой и пошлой…
До Маяковки было двадцать минут ходьбы. Вера забыла надеть
часы, не знала, который час. Она шла и плакала под ливнем, ей казалось, она
совершенно одна в пустом городе, на мокрых черных улицах, и мир стал другим без
Стаса, без слабого, трусоватого, инфантильного, любимого Стаса Зелинского…
Пересекая пустую площадь, Вера увидела у подножия памятника
одинокую мужскую фигуру под большим черным зонтом.
* * *
Володя отдышался только в вагоне метро. Никто не гнался за
ним, но он бежал как сумасшедший. Со стороны это выглядело совершенно
нормально: кто же не бежит под таким ливнем, да еще без зонта?
Несмотря на бессонную ночь, спать совсем не хотелось. Володя
был страшно возбужден, его трясло как в лихорадке. Почему-то только сейчас он
почувствовал себя убийцей. Ведь и раньше убивал, исполнял приговоры, которые
сам же и выносил.
Взрывное устройство и выстрел в упор – разные вещи. Итог
один, и все же, когда ты занят тонкими техническими манипуляциями со сложными
взрывными устройствами, не думаешь об итоге. Умный механизм берет на себя все –
и исполнение приговора, и ответственность. Механизм безличен, взрыв – это как
бы стихия, судьба.
Выстрел – совсем другое дело.
Многие на месте Володи могли бы озвереть, увидев эту мразь с
расстегнутой ширинкой и услышав детский крик. Наверняка мама той девочки
сказала или подумала: «Убила бы гада…» И отец, и соседи, все так или иначе
выразили свою ненависть к ублюдку. Но это только слова. А Володя взял и
застрелил, сделал то, чего хотели многие. И это справедливо. Зло должно быть
наказано.
Почему же его так трясет? Зубы стучат, голова кружится. Ему
ведь не впервой убивать ублюдков, другие только говорят, а он действует…
– Молодой человек, вы на следующей выходите?
Володя был погружен в свои сложные переживания, даже забыл
на минуту, где находится, и с удивлением обнаружил, что стоит у дверей вагона.
