Рука уже потянулась к телефону. Стае Зелинский не спит в это
время. Но скорее всего после разговора с ним станет еще гаже. К Стасу нельзя
обращаться, когда хочется плакать. Он не выносит жалоб и слез. Вообще очень
мало на свете людей, которым можно без стыда похныкать в жилетку. А Верочке
нужно было сейчас именно это. Хотелось, чтобы кто-то погладил по голове,
утешил, сказал: «Не волнуйся, собака твоя найдется, все у тебя будет хорошо…»
Верочка сама часто оказывалась в роли такой вот «жилетки». Она легко и ласково
умела утешать других, могла глубоко вникнуть в чужие проблемы, ей" не
стеснялись жаловаться. Стае Зелинский выкладывал ей все про свои отношения с
другими женщинами, даже не задумываясь, что ей это может быть неприятно.
Верочка всегда считала, что ее собственная любовь важнее его
нелюбви, его равнодушного хамства. Пусть он не любит, зато в ней живет это
красивое, таинственное чувство, которое не объяснишь словами, с которым все
вокруг кажется значительнее, ярче.
Верочка понимала, что скорее всего любит уже не Зелинского,
а собственные детские романтические фантазии, свои шестнадцать-семнадцать лет,
когда рядом взрослый «настоящий мужчина» и у тебя с ним сложный «взрослый»
роман…
Но после их последней встречи она с удивлением обнаружила,
что количество его хамства перешло в качество. Верочка вдруг увидела своего
обожаемого Стаса совершенно другими глазами. Трусоватый, жадноватый,
самовлюбленный бабник, потаскун – и не более. Ей стало скучно и противно.
Все, кто знал Верочку Салтыкову, поражались ее терпению и
мягкости. Она была совершенно не обидчива, легко прощала. Ей было неловко
подумать о человеке плохо, заподозрить в обмане и наглой корысти. Она не умела
требовать, торговаться, отстаивать свои законные права. Верочку ничего не
стоило надуть, и находилось немало людей, которые с удовольствием это делали.
Много раз ей недоплачивали за тяжелый переводческий труд,
бывало, что вообще не платили, кормили обещаниями, ссылались на трудности. Она
была отличным синхронистом, одинаково хорошо владела английским и французским,
легко и быстро осваивала любую профессиональную лексику, будь то медицина,
юриспруденция, экономика, социология – что угодно. К тому же она была человеком
точным, обязательным и аккуратным. Случалось, ее нанимали без всякого
контракта, или контракт оказывался липовым, она вкалывала на каких-нибудь
переговорах, обрабатывала горы сложной скучной документации, а потом, когда
приходило время расплачиваться, наниматели либо исчезали, либо жаловались на
непредвиденные трудности, плохие времена, призывали к сочувствию и пониманию. В
лучшем случае она оставалась с жалким авансом, равным одной десятой той суммы,
которую реально заработала.
Находились и такие, которые, единожды обманув ее, входили во
вкус, обращались к ней еще раз. А почему нет? Если этой дурочке так просто
запудрить мозги и заплатить в десять раз меньше, почему бы не воспользоваться?
Верочка соглашалась, но не потому, что была дурочкой. Глупость и
интеллигентность разные вещи, хотя многие с удовольствием ставят между ними
знак равенства.
У халявщиков возникала иллюзия, что пользоваться Верочкиной
добротой и доверчивостью можно бесконечно, можно расслабиться и сесть ей на
шею. Вот ведь повезло, ужо сэкономим! Классный переводчик, работает практически
бесплатно, пользуйся в свое удовольствие. Однако предел ее терпению все-таки
наступал, причем это могло произойти в самый неподходящий для хитрых халявщиков
момент. Они-то расслабились, решили, так будет всегда. Но Верочка, тихая,
безответная, исполнительная «бесплатная» Верочка говорила однажды: все, ребята.
Вы ведете себя непорядочно, и мне противно с вами иметь дело.
Конечно, безработных переводчиков навалом, но на деле
оказывается, что половина знает языки на уровне средней школы, а вторая
половина требует оплаты по принятым в мире расценкам, двести долларов за шесть
часов синхронки и восемь долларов за страницу переведенного текста. А таких,
чтобы работали качественно и бесплатно, в природе не существует.
Верочке предлагали денег в два раза больше, в три, в пять,
оправдывались, извинялись, рассыпались в комплиментах, угрожали, требовали. Но
все было напрасно. Если она говорила «нет», то уже ни за какие деньги, никакими
обещаниями и угрозами ее нельзя было уломать.
Дело было далее не в деньгах, хотя Вера, как любой
нормальный человек, в них нуждалась. Дело было в брезгливости. Как только она
убеждалась, что ей врут, что ее силы и время воруют, причем не голодные, не
нищие, а вполне упитанные состоятельные люди, она просто уходила – даже если
никакой другой работы не предвиделось.
Сама того не желая, она создавала у человека иллюзию, будто
с ней все можно. Казалось, человек сам должен понимать, что можно, а что
нельзя. Ведь это так просто. Она не обижалась, не выясняла отношений, не
устраивала сцен. Когда неприятных поступков накапливалось слишком много,
количество перерастало в качество, какая-то тонкая струна лопалась со звоном и
Верочка уходила, ничего не объясняя. Она при этом чувствовала себя виноватой –
не остановила вовремя, не предупредила. Но ничего поделать с собой не могла.
Она верила и оправдывала до последнего, часто вопреки всякой логике. Но если
переставала верить человеку и уважать его, то больше с ним никогда не общалась.
Однако Верочка считала, что это ее коварное свойство
касается только работы, деловых отношений, иногда приятельских, но к
драгоценному Зелинскому никак не относится. Стаса она будет терпеть всегда,
примет любого, все простит и никогда не разлюбит.
Она могла ждать от себя чего угодно, только не этого. Было
бы логичней после стольких лет «сложных отношений» возненавидеть его, страдать
от всяких противоречивых чувств, устроить в своей душе настоящую «мыльную
оперу» со страстями, борьбой любви и ненависти, рыдать, кусать подушку. Но
ничего подобного не происходило. Ей просто стало скучно. Ей не хотелось звонить
ему, не только сейчас, но вообще – никогда больше.
Да неужто и правда разлюбила? Какое счастье, не прошло и
пятнадцати лет… Теперь она свободна от этой тяжелой, унизительной, никому не
нужной любви. И что? Что делать с долгожданной свободой в тридцать лет?
Обращаться в брачное агентство? Объявление в газете поместить? «Блондинка,
москвичка, 30/157/59, в/о, без жилищных и финансовых проблем познакомится с
порядочным мужчиной для серьезных отношений…»
Тьфу, пакость какая! Интересно, что за люди играют в эти
газетно-брачные игры? Наверное, всякие авантюристы, сексуальные маньяки, тайные
извращенцы и прочая сомнительная публика. Но какой-то процент нормальных, даже
счастливых браков по объявлениям все-таки есть. Хоть маленький, но есть.
Кому-то везет.
Верочка загасила сигарету. Надо было ложиться спать. И вдруг
зазвонил телефон.
– Как же мне это надоело! Третий час ночи! – проворчала Вера
и взяла трубку.
– Здравствуйте. Простите за поздний звонок, – произнес
приятный мужской голос, – пожалуйста, не бросайте трубку и не говорите, что я
не туда попал.
