– Не твоя забота. Дадут. Там тоже будет блат. Спи. Завтра
тяжелый день. Вернее, тяжелая ночь.
Утром Захар устроил что-то вроде репетиции. Он велел
Сквозняку выйти на балкон и влезть в форточку на кухню. Потом еще раз. Это было
совсем несложно.
– Главное, чтобы ты не простудился, – говорил Захар, – тебе
придется лезть раздетым, только в свитере. А ночью заморозки. Все-таки конец
октября.
– Ерунда. Я здоровый.
Днем Захар уложил его спать. Видно было, как он волнуется.
Он расхаживал по кухне, курил, но к спиртному не притрагивался. Кофе себе
варил, ставил Высоцкого. Коля дремал в комнате под хриплый басок.
Живешь в заколдованном ди-иком лесу,
Откуда уйти невозможно…
Пел магнитофон.
Из дома они вышли в два часа ночи. За углом, в соседнем
дворе, их ждал новенький бежевый «жигуль». За рулем сидел какой-то незнакомый
мужик, совсем молодой, курносый, в кожаной кепке, низко надвинутой на лоб.
Рядом – Монгол, а беспалый – на заднем сиденье.
Ехали совсем недолго. По пустым ночным улицам до центра
домчались за полчаса. Притормозили в тихом дворе у семиэтажного дома с
колоннами и башенками. Из машины вышли только двое – Монгол и Коля.
– Смотри, – сказал Монгол, – лестница проходит мимо окна.
Форточка открыта. Там кухня. Главное, старайся не шуметь, когда будешь
спрыгивать на пол. Прежде чем проходить в прихожую, оглядись, глаза должны
привыкнуть к темноте. И все очень тихо. Ты понял?
Коля кивнул.
– Боишься? – В бледном, зыбком свете фонаря глаза-щелочки
впились в лицо Сквозняка.
– Нет, – тихо ответил мальчик.
– Держи фонарик. – Монгол сунул ему в ладонь маленькую
металлическую коробочку чуть больше спичечного коробка.
Было очень холодно и влажно. Скинув куртку, Коля невольно
поежился. Монгол взял у него куртку, легко подсадил на высокую лестницу и
растворился в темноте. Было слышно, как заработал мотор «жигулей».
Коля остался один. Обледенелый металл перекладин сразу обжег
ладони. Он стал быстро карабкаться, стараясь не замечать ломоты в промерзших
руках.
Вдруг одна из перекладин предательски лязгнула под его
ногой. Он понял: можно запросто сорваться. Проржавевшие винты держатся на
соплях. Сердце гулко стукнуло. Конечно, высота не такая уж большая, насмерть он
не разобьется. Но дело сорвет. И ноги переломает.
В лицо ударил порыв ледяного ветра. Сверху хлопнула
форточка. Та самая, на четвертом этаже. Мелькнула идиотская мысль, что оттуда,
из темного окна кухни, его заметили и закрыли форточку. Но он тут же разозлился
на себя. Это ветер, просто ветер.
Задрав голову и внимательно взглянув вверх, он понял: самое
трудное впереди. На какой-то момент ему придется отпустить обе руки и
балансировать на скользком жестяном карнизе. Он должен оторвать одну руку от
лестницы, а другой дотянуться до оконной рамы. Эта секундочка может стоить
жизни.
Главное, оставаться совершенно спокойным, не пускать в душу
панический ужас перед пропастью высотой в четыре этажа. Тогда каждое движение
будет точным. Четыре этажа – это совсем немного, но дом старый, потолки
высокие… Только не смотреть вниз. Только не смотреть…
Ледяная жесть карниза немного прогнулась и спружинила под
ногой. Через секунду он легко и ловко протиснулся в форточку.
Ничего страшного. Жив.
Пахнуло теплом чужой кухни. Прямо под столом оказалась
широкая деревянная лавка. На минутку он присел на лавку, отдышался и тут
услышал какое-то сухое дробное постукиванье, совсем близко. Он понял: стучит
пишущая машинка.
Колю это не испугало, а наоборот, странно воодушевило.
Значит, не спит хозяин-профессор, сочиняет какую-нибудь научную статейку. И
сочинять ему осталось совсем недолго. Но пока он ничего не подозревает.
Маленький жалкий детдомовец Коля Сквознячок знает, что
случится с сытым счастливым профессором через несколько минут, а сам профессор
– нет. Выходит, Коля Сквознячок сильнее и важнее.
У хозяина шикарной квартиры все было – мать, отец, всякие
бабки-деды. Жил, сволочь, припеваючи, профессором стал. А Коля Сквознячок
сейчас откроет дверь спокойного чистого дома, и профессору будет так хреново,
как и не снилось в кошмарном сне.
Сквозняку вдруг захотелось хоть краем глаза взглянуть на
профессора. Он да1ке зажмурился, сжал кулаки, чтобы перебороть жгучее
любопытство. Это оказалось труднее, чем удержаться на скользком карнизе. Но
справился.
Глаза привыкли к темноте, он на цыпочках вышел из кухни и
оказался в широкой прихожей. Кеды ступали по паркету почти бесшумно, только
половицы чуть поскрипывали. Достав из кармана брюк фонарик, он быстро осветил
входную дверь.
А машинка все стучала. Сквозняк быстро справился с
английским замком.
В квартиру вошли трое: Монгол, беспалый и тот курносый
парень, который сидел за рулем. Не сказав ни слова, они выпустили Колю на
лестницу и тихо закрыли за ним дверь.
«Жигуль» ждал за углом. Захар курил на заднем сиденье.
Сквозняк уселся рядом. В салоне работала печка.
– Замерз? – спросил Захар и обнял его за плечи.
– А, ерунда, – махнул рукой мальчик, – Лестница проржавела,
чуть не сломалась. А профессор не спал. На машинке печатал.
– Видел тебя?
– Нет.
– Ну и ладно. Это теперь без разницы.
– Почему?
Коля уже понял почему. Однако хотел уточнить.
– Монгол свидетелей не оставляет, – тихо ответил Захар, – он
редко ходит на дело. Очень редко. Но потом всегда – никаких свидетелей. Он не
сидел ни разу, Монгол. Если попадется, ему сразу вышак, без разговоров. А тут у
него особый интерес. У профессора сейчас в квартире какой-то тибетский божок
вроде талисмана. Монгол говорит, это его вещь.
– Значит, они замочат профессора и его жену? – задумчиво
спросил Коля.
– Скорее всего, – кивнул Захар.
– А этот божок, он золотой, что ли?
– Не знаю. Монгол его для себя берет. Продавать не станет. А
остальное, что возьмут в квартире, пойдет в общак. Монгол так решил.
– А Монгол главнее тебя? – спросил Коля осторожно.
– Ну, как тебе сказать? – Захар пожал плечами. – Я в законе,
а закон вещь железная. Я многое могу, но должен еще больше. А Монгол никому
ничего не должен. Он сам по себе. Я весь на виду, отвечаю за каждое свое слово,
а он в тени. И еще. Для меня существует предел. Мой собственный предел. Я,
например, не могу убить женщину, старика, ребенка. Просто не могу – и все. По
натуре своей. А Монгол может. Он никого и ничего не боится. Главное, самого
себя не боится. Ты понимаешь?
