– Давно, Сонечка, очень давно.
– Значит, вы ждали его у нас во дворе, увидели, как меня затаскивают
в машину, и поехали следом? Кстати, откуда вы знаете, как меня зовут?
– Я слышал, случайно. И Веру я знаю… То есть я с ней не
знаком. Она очень похожа на мою бабушку в молодости. Если посмотреть старые
фотографии…
– Если вы знали, что он бандит, почему не подошли к Вере или
ко мне, не предупредили?
– Я хотел сначала. Но потом подумал, вы не поверите.
Представь, подходит совершенно незнакомый человек и говорит такое. А далее если
бы вы и поверили, все равно – ну что бы вы с ним сделали?
– Мы бы пошли в милицию. А почему вы не сообщили в милицию?
– Я не могу идти в милицию. Меня арестуют. Понимаешь, пока я
его вычислял, выслеживал, я… В общем, я убил несколько человек. И вот сейчас,
только что еще двоих.
– Вы меня спасали. Вы не виноваты. За это не могут
арестовать.
– Могут.
Соня долго молчала, потом спросила:
– Этого, с ширинкой, вы застрелили?
– Я случайно зашел в подъезд, спрятался от дождя. И увидел…
Я знаю, что такое астма. Если бы у девочки не начался приступ, возможно, я бы
не стал в него стрелять. Я понимаю, он больной, сумасшедший, но я не мог
сдержаться.
– Я бы тоже не сдержалась. Девочку зовут Лида. Ей уже лучше.
Из реанимации перевели в обычную палату. Вы только его убили? И этих двоих? И
все?
– Нет…
Впервые в жизни Володя мог выговориться. Он говорил тусклым,
ровным голосом. Соня слушала затаив дыхание. Они давно въехали в Москву. Володя
вел машину уже не так быстро, нельзя было превышать скорость.
– А что будет, когда вы убьете его? – тихо спросила Соня,
дослушав до конца.
– Не знаю. Мы скоро приедем. Ты останешься в машине. Ни в
коем случае не выходи. У тебя есть часы?
– Нет.
– Ладно. Там в куртке маленький карман, внутренний, на
«молнии». Открой.
Соня осторожно достала круглую золотую коробочку с толстой
короткой цепочкой.
– Ничего себе, – присвистнула она, – настоящие старинные.
Такие в жилетном кармане носили. Неужели они еще идут? – Она прижала часы к уху
и услышала тихое тревожное тиканье. – Можно открыть?
– Там плоская кнопка сбоку, нажми. Ты будешь ждать двадцать
минут. Если через двадцать минут я не выйду, ты пойдешь в милицию. Ты знаешь,
где милиция?
– Да. А он не убьет Веру?
– Сначала он должен получить от нее какую-то информацию. Ему
что-то надо от нее. Если бы он хотел просто убить, давно бы это сделал. Я
успею. Она ведь не скажет сразу, в ту же минуту.
– Она понятия не имеет, что именно он хочет узнать. Она
вообще за него замуж; собралась. Представляете, за него замуж…
– Не отвлекайся, – перебил Володя, – у нас очень мало
времени. Слушай внимательно. В милиции ты назовешь адрес и скажешь, что там
находится Сквозняк. Ты поняла? Сквозняк.
– А если он выйдет первым из подъезда? – осторожно спросила
Соня.
– Тогда ты тоже пойдешь в милицию, но так, чтобы он тебя не
заметил. Ты пойдешь и все расскажешь про него.
– Они не поверят.
– Возможно, и не поверят сначала. Но потом все равно
придется… И вот еще… если я не вернусь, ты эти часы оставь себе. Только не
разбей, не потеряй, ладно? Их еще мой прапрадедушка носил, в жилетном кармане.
– Вы вернетесь, – убежденно сказала Соня, – я точно знаю.
* * *
– Семен? Рад тебя слышать. Как здоровьице? Как Маша? –
раскатистый генеральский бас гудел в трубке так, что уху было щекотно.
– Все нормально, Гена, спасибо. Скажи, пожалуйста, кто у
тебя работает по Сквозняку?
В трубке возникла долгая пауза. Было слышно, как генерал
напряженно сопит.
– А что? – спросил он наконец.
– А то, что я могу сказать адрес, по которому твои ребята
его возьмут в ближайшие сутки.
Генерал тяжело, с присвистом, засмеялся.
– Сема, у нас сегодня разве первое апреля?
– Гена, – жестко сказал Кац, – мы с тобой оба старые слишком
шутки шутить. Только что у меня были молодые люди. Они владеют информацией,
которая Сквозняку нужна позарез. Суть информации они не знают. И никто не
знает, но это сейчас не важно. Ты просто запиши адрес и пошли по нему группу
захвата как можно быстрей.
– Ну, валяй, записываю, – даже через телефонную трубку Семен
Израилевич чувствовал, как генерал снисходительно улыбается.
Он медленно продиктовал адрес, телефон и код домофона Веры
Салтыковой.
– Гена, ты записал?
– Записал, Сема. Спасибо за информацию. Приму к сведению.
– Ты не к сведению, ты меры принимай. Срочно. Мне что, 02
звонить, дежурной все объяснять? Это серьезно, Гена, пойми наконец. Там еще и
ребенок десятилетний под прицелом.
– Сема, ты знаешь, как я к тебе отношусь, но не надо учить
меня, ладно? За Сквозняком у меня уже несколько лет половина Петровки охотится,
а ты звонишь и говоришь: какие-то молодые люди… записывай адрес. Ну смешно, в
самом деле.
– Во-первых, не какие-то. Ты помнишь полковника Курбатова?
Ты с ним был знаком.
– А, тот чекист, который застрелился? Ну, помню.
– Так вот. У вдовы полковника было два сына, остался один.
Если ты не вышлешь группу по этому адресу у тебя, Гена, будет сегодня три
трупа. Сын полковника, женщина тридцати лет и ребенок десяти лет. А возможно, и
четыре. Там еще пожилая женщина, детский врач. Они все – свидетели. А ты
знаешь, как Сквозняк поступает со свидетелями. А потом вы за ним еще три года
будете бегать всей Петровкой.
– Хорошо, Сема, не горячись, я понял. Положив трубку,
генерал вызвал по селекторной связи своего адъютанта и мрачно спросил:
– Кто у нас сейчас работает по Сквозняку?
– Группа майора Уварова, товарищ генерал, – доложил
адъютант.
– Найди мне Уварова.
– Слушаюсь, товарищ генерал. Через пять минут адъютант
сообщил:
– Товарищ генерал, майор Уваров с группой на операции, под
Москвой, на станции Луговая, Савеловского направления.
