Что же касается остальных «агентов» в рясах, они незаметно исчезли еще в Астрахани накануне 12 мая 1614 г. Как скромно заметил Валишевский, «прочие монахи, по-видимому, разбежались раньше».
6 июля 1614 г. караван стругов с пленными прибыл в Астрахань. Там Марину и Заруцкого разлучили и срочно отправили вверх по Волге в Казань. При перевозке пленников, говоря газетным штампом, были предприняты беспрецедентные меры безопасности. Их везли на двух отдельных караванах судов. Марину с сыном сопровождало 600 стрельцов, а Ивана Заруцкого — 350. При нападении больших сил противника охране было приказано немедленно убить пленных, включая ребенка. Из Казани пленников сухим путем отправили в Москву.
В конце 1614 г. положение царя Михаила Романова было относительно стабильно. Казалось бы, самое время учинить публичный процесс над заводчиками Смуты на Руси. А главное — рассказать всю правду русскому народу. Ведь начиная с 1603 г. московские правители — Борис Годунов, Лжедмитрий I, Василий Шуйский и «Семибоярщина» — безбожно врали. Царская власть, царское слово были сильно и опасно дискредитированы. А ведь Смута еще не кончилась. На западе идет война с ляхами, на севере — со шведами, по всей стране гуляют воровские шайки, не исключено появление новых самозванцев. Разоблачение заводчиков Смуты дало бы огромный политический козырь молодому царю в борьбе с внешним и внутренним врагом.
А тут у московского правительства такие возможности! Под руками были и Марина Мнишек, и десятки знатных ляхов, которые знали первого самозванца еще с 1603 г., монах Варлаам, с которым Гришка бежал в Литву, родственники Отрепьева, монахи Чудова монастыря и т. д. и т. п. Но как раз розыск заводчиков и мог погубить новую династию. Ведь именно Романовы стояли у истоков Смуты.
Испуганный Михаил срочно прячет концы в воду. Возможно даже буквально — по польским официальным данным, Марина Мнишек была утоплена, по русским официальным данным, Марина умерла с горя в монастырской тюрьме, а по неофициальной версии, ее задушили двумя подушками.
Заруцкий был посажен на кол, а четырехлетнего «царевича» Ивана отняли у матери в одной рубашонке. Поскольку было холодно, палач нес его на казнь, завернув в собственную шубу. Ивана публично повесили на той самой виселице, где кончил свою жизнь Федька Андронов. По свидетельствам очевидцев, ребенок был столь легок, что петля не затянулась, и он погиб лишь через несколько часов от холода.
Не хочу спорить о том, была ли эта казнь «государственной необходимостью»
[97]. Но вот что противно — уже три века историки, писатели, журналисты и святоши пролили море слез по «невинно убиенным царевичам» Димитрию Углицкому и Алексею Николаевичу. Но вот кто-нибудь из этих шулеров от истории вспомнил бы о шестнадцатилетнем венчанном великом князе всея Руси Дмитрии Ивановиче, замученном в московском застенке 14 февраля 1509 г., или о повешенном «воренке» — царевиче Иване Дмитриевиче. Они не нужны для политических дрязг, вот о них-то и забыли.
Глава 16. Казаки на русском Севере
[98]С конца 1612 г. по весну 1617 г. польские королевские войска не вели крупных наступательных операций против государства Московского. Однако по всей стране шла война с бандами поляков и казаков. Вся Русь была в огне войны — от Соловков до Астрахани и от Смоленска до Казани. Были волости, где бои шли более активно, но волостей, где царил бы мир и порядок, практически не было.
Ряд историков называют события 1613–1618 гг. гражданской войной. Действительно, по количеству участников боевых действий и их регулярности, числу разоренных городов, убитых и раненых людей эта война превосходит войны Ивана Болотникова, Степана Разина и Емельяна Пугачева. Но в отличие от иных гражданских войн на Руси или, к примеру, в Англии в середине XVII века, единое командование, единую идеологию и единую цель в войне имела только одна сторона — московское правительство.
До 1612 г. у ляхов и казаков было знамя — все время воскрешающийся царь Дмитрий Иоаннович. Сейчас же этого знамени не стало, Маринкин «воренок» серьезным кандидатом на престол не был. Теперь ни у поляков
[99], ни у казаков не было единого командования. Каждый воевал сам по себе. Уже не было никакого идеологического прикрытия — ни царистского, ни «антикрепостнического», о котором так много писали совковые авторы. Грабь, жги, убивай — вот единственные лозунги польско-казацких отрядов. Я недаром поставил не запятую, а дефис между поляками и казаками. Почти в каждом отряде, действовавшем в России под командованием польского шляхтича, состояли казаки. Причем часто они составляли большую часть банды.
Рассказ о том, что происходило на просторах России в 1613–1618 гг., не уместится и в нескольких томах и будет представлять интерес лишь для узких специалистов, поэтому я остановлюсь лишь на более ярких и важных эпизодах.
Начну с русского Севера. Туда еще летом 1612 г. Трубецкой послал из-под Москвы девять станиц казаков в погоню за черкасами, то есть малороссийскими казаками, грабившими северные местности. Не исключено, что князь Дмитрий Тимофеевич просто пожелал избавиться от наиболее буйных станиц. Тем более что шансов поймать черкас у них практически не было. Узнав об «избрании» на царство Михаила, эти девять станиц, всего около тысячи человек, попросили Москву прислать к ним воеводу, чтобы тот привел их к присяге новому царю и повел воевать, то есть грабить окрестности Новгорода.
Однако бояре приняли решение отправить их во Псков, который оказался тогда под угрозой шведского нападения. В Москве понимали, что это вряд ли придется по вкусу казакам, и возникла большая трудность в назначении воеводы: «Никто из знатных бояр не хотел идти с ними за начальника»
[100]. Сперва возглавить войско и привести его к присяге поручили простому дворянину Владимиру Аничкову, и только через месяц, в Неделю жен-мироносиц (18 апреля), уже сам царь (а точнее, его мама) назначил в этот поход более знатного человека — стольника князя Семена Васильевича Прозоровского.
Из Ярославля вместе с Прозоровским выступили казачьи станицы атаманов Ивана Микулина, Добрыни Степанова и Максима Чекушникова, а из Белоозера прибыли казаки Федора Аршина и Ивана Анисимова. Из Москвы в поход отправились 200 казаков атамана Астафия Петрова. Все эти лучше обеспеченные станицы Второго ополчения («полка князя Пожарского») составили необходимый противовес остальным самовольным отрядам и опору для царского воеводы: какие-то из них и прежде входили в «княж Семенов полк Прозоровского».
