Когда она влетела в прихожую, звонил телефон, и она схватила трубку.
– Алло, Кемден три-восемь-три…
Голос матери, на середине предложения:
– …и я думала, может, ты знаешь, куда он мог пойти, потому что…
– Мама, я сейчас не могу говорить. Тут такой ужас, и…
– Что случилось? – Мать тут же включилась в происходящее, ощутив опасность рядом со своим ребенком. – Что такое? Что-то с Питером?
– Нет. С котом.
– Что с котом?
– Нога. Вся переломана, в крови. Он сейчас сидит в саду сгорбившись, он так странно себя ведет, и я не знаю, что делать.
– Бедняжка. Наверное, его машина сбила. Он ведь живой, да?
– Да. Во всяком случае, дышит. Я не знаю, что делать, – повторила Моника.
– Что ж, надо отвезти его к ветеринару.
– К ветеринару?
– Да. Ему там помогут. Бедненький, – повторила Гретта.
Мягкосердечие, с которым мать относилась к мелким млекопитающим, желательно беспомощным, всегда заставало Монику врасплох.
– Не могу.
– Почему?
– Не могу его в руки брать. Не такого.
– Надо, детка. Заверни его в полотенце, если и правда не можешь к нему прикоснуться. Просто положи в коробку и отвези.
– В картонную коробку?
– Да, милая. У тебя же есть?
– Наверное. Я не знаю.
– Все будет хорошо. Помнишь, когда Ифа нашла того котенка? И как она…
– Мама, я не могу сейчас говорить. Мне надо…
– Пока ты не ушла, мне тебя нужно кое о чем спросить. Ключ от сарая. Понимаешь, твой отец…
– Мне надо идти! Я тебе перезвоню.
Моника положила трубку и открыла люк, ведущий в погреб. Она спасет кота, она и никто другой: это станет ее триумфом. Она ощутила, как по жилам бежит праведное волнение. Она сможет рассказать обо всем девочкам на выходных, и они станут слушать, с благодарностью и, возможно, немножко со слезами. Увидят кота; у него тогда уже будет повязка, и он будет тихо сидеть у печки, и они будут знать, что это она, Моника, его спасла.
Она слезла по ступенькам в сырую тьму погреба. Она была уверена, что там у нее завалялась картонная коробка, еще с Рождества.
Моника не понимала, что говорит ветеринар. Кажется, он не хотел ей помогать, совсем не хотел. Она довезла себя и кота до клиники, не развалившись в эту невыносимую жару. Положила кота в коробку, дотащила себя и коробку до автобусной остановки, глядя только вперед, несмотря на то что животное без передышки издавало бившие по нервам звуки. И после всего этого выслушивать что-то про спинной мозг было чересчур.
– Что?
– Мы должны прекратить его страдания. – Ветеринар заговорил особенно мягким голосом, который Монике не нравился.
– Прекратить его?..
Ветеринар помялся, как будто вглядываясь в нее повнимательнее.
– Его нужно усыпить.
– Усыпить?
Моника не могла собрать слова в понятной последовательности. Ветеринар что-то говорил про сон, про боль, про то, чтобы отпустить. В помещении, казалось, было еще жарче, чем на улице. Под волосами Моники собирался пот, выступал на верхней губе, под поясом юбки. Она с ужасом подумала, что, если поднимет руки, ветеринар, мужчина примерно ее лет, в целом привлекательный, увидит, как там расползаются темные пятна. Кот лежал между ними на столе лужицей мятой шерсти.
– Миссис Проктор, у кота, – говорил ветеринар, – серьезные травмы, и…
Моника, задохнувшись, перестала промокать лоб носовым платком.
– В смысле, убить? Но вы должны его вылечить, должны… Мои падчерицы… Вы должны вылечить кота. Пожалуйста!
– Э-э… – Ветеринар сбился, отклонившись от обычного сценария, потом вернулся на прежний путь. – Это очень быстрая, очень тихая процедура, – неуверенно произнес он. – Да. Некоторые предпочитают остаться в это время с животным.
Моника посмотрела на кота, который ужасающе скреб передними лапами, пытаясь забраться обратно в коробку. У нее ушло добрых десять минут на то, чтобы его туда уложить: он никак не хотел идти, бился и боролся, отчаянно дергался какими-то лягушачьими движениями. А теперь, в клинике, хотел одного – забраться обратно. Он что, как-то понял? Понял, что они обсуждают его неизбежную смерть? Нет, казалось, говорил он, не сейчас, не надо пока, мне еще столько нужно сделать. Моника вдруг подумала об Ифе. Как она все плакала и плакала, когда умер тот котенок. Стояла в саду, а на коленках над школьными гольфами краснели ссадины. Баюкала на руках нечто крошечное, завернутое в старое полотенце. Отец выкопал яму. «Поглубже, Роберт, пожалуйста», – шептала мать, потом прижала Ифу к переднику. «Котенку пришло время, – сказала она Ифе, – вот в чем дело». Но Ифа плакала, никак не могла остановиться. Котенок был болен с самого начала, но она все плакала и плакала.
Моника положила руки на кота, зарылась в мех на его спине. Она чувствовала выступающие бусины позвонков, треугольники лопаток. Как всегда, опешила от того, какими хрупкими ощущались кости. С виду он был основательным, крупным созданием, но стоило взять его в руки, то оказывался, словно птичка, трепетным, едва осязаемым. И еще удивительно теплым. Сейчас он мурчал, терся мордой о ее пальцы, раньше она так никогда не позволяла, и смотрел на нее спокойно и доверчиво. Раз ты тут, казалось, говорил он, все будет хорошо. Моника не могла отвести глаз, не могла разорвать связь с котом, хотя понимала, что ветеринар наполняет шприц, вводит предательское длинное серебро под мех, она это знала, но все равно продолжала смотреть на животное, говорить с ним. Кот мурчал, она гладила полосы-елочки на его шкурке, а потом он словно ушел в свои мысли, будто вспомнил что-то важное, и Моника подумала, что же это, о чем задумался кот, и осознала, что мордочка повисла у нее на руках, глаза больше не смотрят на нее, а глядят мимо, как будто увидели что-то позади нее, что-то, приближающееся к ней, что-то плохое, о чем она не догадывалась.
– Ох, – сказала она.
И одновременно с ней ветеринар произнес:
– Вот и все.
Быстрота ее ужаснула. Так легко выскользнуть из жизни. Секунду назад здесь, и вот уже нет. Монике пришлось побороть желание осмотреться по сторонам. Куда, куда ушел кот? Должно же быть какое-то место. Он не мог просто взять и вот так исчезнуть.
Странно, на ум снова пришла Ифа. Уже взрослая, не в школьных гольфах. В тот раз в больнице, когда Ифа наклонилась к поддону, пока его не забрала медсестра.
Моника склонила голову, ей хотелось потрясти кота, разбудить, вернуть к жизни, ей отчаянно хотелось, чтобы он вытянул лапы и принялся рвать когтями ее рукав. Как-то кажется, что такой уход невозможен без борьбы, без битвы, без войны между странами. Но, наверное, нет. Наверное, это всегда так: утекание, скольжение.
