– Я думаю, – так же тихо ответила Лена, – что для начала надо
разобраться, кто и зачем шарил вчера в наших сумках. И свистнул банку
английского талька у Майкла.
– Ты обещала, что кофе мы будем пить в твоем номере, –
напомнил Саша, внимательно глядя ей в глаза.
– Да, – кивнула Лена, вставая, – пошли. Для тебя у меня есть
земляничный «Пиквик», – обратилась она к Майклу по-английски, – ты ведь кофе не
пьешь по утрам.
Кофе пришлось варить трижды. Саша пил его стаканами, к
каждому стакану добавлял еще по два куска сахару.
– За сердце не боишься? – спросила Лена, отхлебывая из своей
маленькой чашечки.
– Ну не пить же мне из такого наперстка! – усмехнулся Саша.
– К тому же кофе у тебя потрясающий, а на сердце я пока не жалуюсь. Так как
насчет психдиспансера?
– Сегодня все равно уже не получится. У Майкла большие
планы. Он хочет вбить в один день и краеведческий музей, и пару деревень.
Кстати, ты не знаешь, в Загоринской еще живут староверы?
– Живут. Но до Загоринской больше ста километров. Полтора
часа туда, полтора обратно. Итого, только на дорогу три. А сейчас двенадцатый
час. Так что музей придется отложить до завтра.
Лена перевела эту информацию для Майкла.
– О'кей, – кивнул он, – отложим музей. Если мне удастся
пообщаться с настоящими староверами, я буду так счастлив, что забуду про свой
английский тальк.
– Скажи ему, что староверы плохо идут на общение. Они живут
очень замкнуто, – напомнил Саша.
– Майкл разговорит кого угодно, – улыбнулась Лена, – даже
глухонемого, даже через переводчика. Когда я с ним работаю, его собеседники
довольно быстро перестают меня замечать. Им кажется, что беседуют с ним
напрямую, без посредника. Майкл в своем роде гений общения.
– Ну, посмотрим, как он справится с нашими раскольниками.
После кофе Лена и Саша закурили. Майкл брезгливо поморщился
и замахал руками.
– Я пойду к себе в номер одеваться. Сами себя травите и меня
заодно.
– Майкл у нас – активный противник курения, – объяснила
Лена. – Борец за здоровый образ жизни, – улыбнулся ему вслед Саша. – Слушай,
может, заехать в аптеку или в парфюмерный магазин, купить ему этот несчастный
тальк? Вон как переживает старик.
– Такого здесь не купишь, – покачала головой Лена, – а
переживает он из-за того, что кто-то рылся в вещах, а не из-за талька. Ладно, я
вымою кружку. Пора ехать.
В ванной она вспомнила, что оставила на столе кипятильник.
Его тоже надо помыть. Когда она вернулась в комнату, Саша, сидя на тумбочке,
развинчивал телефонный аппарат. Вскинув на нее глаза, он подмигнул сквозь очки
и выразительно помотал головой. Не говоря ни слова, Лена взяла со стола
кипятильник и вернулась в ванную.
Глава 31
– Ну идиот! Придурок! – Это были самые мягкие выражения из
тех, которыми щедро пересыпал свою речь маленький, пухлый, лысый, как коленка,
человечек.
Он лежал в одних трусах на топчане, застеленном белой
простыней. Крепкая грудастая красотка в кокетливом халатике нежно и сильно
разминала его волосатые ляжки.
– Ну я же, это, в натуре, думал, «дурь» там или «чума», –
бубнил, глядя в пол, здоровенный детина.
Он стоял босиком на толстом ковре массажного кабинета.
Из-под коротковатых широких штанин выглядывали татуировки на ногах: «Они
устали».
– Он думал! – Маленький лысый резко сел на топчане. – Я тебе
велел думать? Отвечай! Тебе что было сказано?
– Повести их немножко, – детина вжал голову в плечи, даже
ростом стал ниже, – и «жука» поставить.
– Правильно, – кивнул лысый, – повести. А ты что натворил?
Ты зачем полез шмонать номера?
– Ну так… Я ж как лучше хотел, в натуре… Слышь, Кудряш,
может, это, короче, подкинуть взад ту тюльку?
– О Господи! – Лысый выразительно закатил глаза к потолку. –
Тюльку! Это называется тальк. Тальк. И на банке написало, большими красивыми
буквами.
– Так ведь не по-нашему. И мало ли, что написано. Не станут
же писать «чума» или «дурь». Я увидел белый порошок, ну решил, это самое,
проверить надо, в натуре.
– Слушай, Клятва, ты вправду такой идиот? Или дуру мне здесь
гонишь? – вздохнул Кудряш.
Детина по кличке Клятва не знал, как ответить на этот
вопрос. Он искренне не понимал, в чем провинился. Вещи в гостиничных номерах
важного американского старикана и его переводчицы сами просились, чтобы их
прошмонали. Сумки были открыты нараспашку, и он. Клятва, аккуратно сложил все
на место. Если уж он зашел в номера, чтобы «жука» поставить, так почему бы
заодно не протрясти вещички? И жестянку с белым порошком не заныкал по-тихому,
а принес Кудряшу, в руки отдал. Откуда ж ему было знать, что там какая-то
фигня, присыпка для подмышек?
– Ладно, – махнул рукой Кудряш, – иди, не отсвечивай. Можешь
отдыхать сегодня.
Он со вздохом улегся на топчан, и молчаливая красотка
массажистка опять принялась за дело.
– Вот, Нинок, с кем приходится работать, – пожаловался
Кудряш, – таких ведь даже не научишь ничему. Новое поколение, мать их… И зона
уже не та, тоже не учит, только портит неокрепший молодняк. Тупеют они нынче, в
зоне-то. Тупеют и развращаются. Там ведь тоже все решают деньги, а не закон. Не
то что раньше.
Нина зачерпнула немного массажного крема из открытой
баночки, растерла в ладонях и принялась разминать дряблые, жирноватые плечи
Кудряша. На плечах красовались вытатуированные генеральские погоны.
– И посоветоваться не с кем, – продолжал Кудряш, – никому
нельзя верить, ни единой душе. Вроде везде есть свои люди. Столько денег трачу
на стукачей и не пользуюсь почти. Но попробуй перестань их, оглоедов, кормить…
Ох, лучше и не пробовать. А хорошо бы, Нинок, мне самому такого вот
профессора-консультанта нанять, – мечтательно вздохнул он. – В лучших
университетах Америки и Европы целые факультеты открыли, чтобы таких вот
психологов, сыскных псов, выращивать. Но наши-то гебуны хороши! Здорово их,
видать, трясут сверху, если они профессора из Штатов выписали для консультаций.
Уж не про меня ли консультироваться станут? Спасибо, предупредили старые
друзья. Вот только не знаю я, что мне с этим профессором делать. И с девкой,
переводчицей. Девка не простая, ох не простая. Навещала она двух интересных
старушек, ужинала с ними, чай пила и часа три о чем-то беседовала. Вот куда
надо бы «жучка» поставить… Да кто ж знал? Ох, задачка получается, Нинок. Не
промахнуться бы. Как думаешь, киска, что делать-то?
