– К сожалению, нет. Но ведь они недолго пробудут в Тюмени,
насколько я знаю, у них большая программа – Тобольск, Ханты-Мансийск. Если
миссис Полянская позвонит, я могу попросить, чтобы…
– Нет, спасибо, не стоит. Я теперь спокойна. Мой муж и так
говорит, что я старая психопатка. Еще раз большое спасибо. Всего доброго, –
послышались гудки отбоя.
– Ох, елки! – спохватилась Катя, кладя трубку. – Ленка же
просила никому не говорить, куда она полетела со своим профессором! Но это
все-таки звонок из Нью-Йорка…
У профессорской жены был мяукающий, тянущий гласные акцент.
Именно так говорят жители Нью-Йорка, точнее, жительницы, еще точнее – пожилые
дамы с университетским образованием, населяющие богатые кварталы Бруклина. Катя
отлично знала этот особый дамско-нью-йоркский говорок. Ей часто приходилось
общаться именно с такими дамами, и по телефону, и в Москве, и в Нью-Йорке, куда
ее брал с собой главный редактор.
На секунду у нее мелькнула мысль, что звонок-то был обычный,
не междугородний. Просто он прозвучал слишком резко в утренней тишине пустой
редакции. Но она тут же с раздражением отбросила эту мысль. Впереди был
длинный, суетный рабочий день…
* * *
«Так я и знала, – подумала Регина, – так я и знала. Тюмень –
Тобольск – Ханты… Ну что ж, теперь у меня полностью развязаны руки. Она ведь
там без ребенка. Она при американском старикане, но без ребенка. А никаких
принципов относительно стариков у Слепого нет. Однако время, время… Пока я
свяжусь со Слепым, пока он долетит…»
От одной только мысли о том, чем сейчас может заниматься
Полянская в Тюмени и в Тобольске, у Регины неприятно вспотели ладони. А если
представить, что кто-то ей там поможет… Мало ли какие найдутся доброхоты из
областного МВД или ФСБ? Нет, ей надо хоть как-то помешать, сейчас, сию минуту.
Слепой, конечно, сделает свою работу, но до этого пройдет минимум три дня. А
может, и больше. Каждый следующий шаг этой женщины сейчас может оказаться
последним – для концерна, а значит, для Регины.
Подумав всего несколько секунд, она набрала на своем сотовом
телефоне восьмерку, код Тюмени, а потом еще несколько цифр. У нее была отличная
память на телефонные номера, особенно на те, которые не стоило держать в записных
книжках – даже голыми, без имен и фамилий.
* * *
– Да они просто в морду плюнут тебе, все трое, – сказал
следователь прокуратуры Владимир Андреевич Трофимов, глядя на Мишаню с
жалостью, – ты бы догрипповал спокойно, Сичкин, начальства бы дождался. Ну
посмотри, что ты мне здесь накрутил! И суицид приплел, и пожар с несчастным
случаем, и коляски у тебя детские взрываются… Сыплется все, Миша, все
сы-плет-ся, – повторил он громко и внятно, по слогам, прихлопывая каждый слог
ладонью к столу, словно вбивая невидимые гвозди.
– Значит, при очной ставке присутствовать не хотите? –
мрачно спросил Мишаня.
– Что значит не хочу? Оснований не вижу. Дело готово к
судопроизводству, понимаешь ты или нет? Севастьянов тебе сейчас что угодно
напридумывает, хоть маму родную, хоть поэта Пушкина приплетет, лишь бы дело
ушло на доследование.
– Он Азарова не убивал, – жестко произнес Мишаня.
– Ну здравствуйте, – развел руками следователь, – алиби нет,
мотив налицо… Он же отморозок, Миша, участие Севастьянова в перестрелке,
надеюсь, доказывать заново не надо?
– В перестрелке участвовал, – кивнул Сичкин, – а Азарова не
убивал.
– Упрямый ты мужик, Миша, – вздохнул следователь, – ну
подумай сам, сколько непризнанных гениев сшивается вокруг продюсера Волкова и
сколько среди них психов? Да мало ли как его обозвал обиженный псих? Хоть
убийцей, хоть вампиром, хоть чертом лысым! Вот будут они с Градской всех потом
мочить! Такое вот у них обостренное чувство собственного достоинства! И вообще,
Миша, ты хоть понимаешь, на кого замахнулся? – продолжал следователь
возбужденным шепотом. – Ты слышал, чтобы кто-нибудь из этих не то что в обвиняемые,
в подозреваемые хоть раз попадал? Это в советские времена некоторые из них
успели по хорошей ходке сделать за валютные дела. А сейчас, Миша, у нас
демократия и свободный рынок. Я понимаю, по каждому из них вышак рыдает, по
каждому – и по Градской твоей распрекрасной, и по Волкову. Но ни хрена ты не
докажешь, Миша. Не успеешь. И здесь я тебе не товарищ. У меня двое детей и внук
вчера родился.
– Поздравляю, Владимир Михайлович. С внуком поздравляю.
Сами по себе показания подследственного Павла Севастьянова,
даже зафиксированные протоколом и магнитофонной записью, не стоили ничего. Они
могли приобрести реальный вес и смысл лишь в том случае, если Лопата и Коготь
подтвердят не только факт своей встречи с Региной Валентиновной Градской, но и
добросовестно изложат суть своего разговора с этой дамой.
Идея устроить очную ставку самому Мишане сперва показалась
абсурдной. Но других идей не было, и он стал тщательно обдумывать эту –
единственную. Довольно скоро он пришел к выводу, что шанс вытянуть показания из
«братков» есть – слабый, туманный, но шанс.
По опыту Мишаня знал, что «братки» – отморозки, как правило,
натуры впечатлительные и истеричные. Особенно когда попарятся много дней в
душных вонючих камерах СИЗО. На истерику Мишаня и надеялся. Перед очной ставкой
он решил вызвать на допрос по отдельности Лопату и Когтя. Каждому он расскажет
душещипательную историю о том, что умная и богатая дама Регина Валентиновна
заложила их, бедных, продала с потрохами, заявила, что, мол, да, действительно,
встретила она как-то в казино на Войковской двух злодеев. Но по простоте
душевной не догадалась честная женщина, что перед ней злодеи.
Регина Валентиновна по наивности своей думала, будто
беседует с отличными ребятами. И беседа была – так, о светских пустячных новостях,
например, о том, что намечается шикарный юбилей в подмосковном ресторане и петь
на нем будет не кто-нибудь, а молодой талантливый певец Юрочка Азаров. Вот
такие, мол, новости, ребята, сказала она им. А погода нынче стоит хорошая,
скоро весна, птички по утрам поют… Она же не знала, наивная добрая женщина, что
имеет дело со свирепыми и коварными бандитами, которые только и ждут, чтобы
всех вокруг перестрелять. Она и предположить не могла, как они, кровавые
злодеи, воспользуются ее невинным легкомыслием.
Для Лопаты у Сичкина был припасен и отдельный сюрприз. При
обыске на квартире у Лопаты была изъята солидная сумма в долларах, валявшаяся
просто так, в зеркальном баре. И Мишаня огорчит Лопату, скажет ему как бы между
прочим, что «зеленые» эти, всего пять тысяч триста, по мнению экспертов,
являются фальшивыми. И спросит, откуда, мол, друг дорогой, у тебя эти мерзкие
бумажки? Кто же тебя, сердечного, так жестоко обманул?
В общем, надежда на удачу была совсем слабенькой. Истерику,
конечно, Лопата закатит, и Коготь тоже. Но расколются они насчет Градской вряд
ли. Оба жить хотят.
