– Я работал инженером на деревообрабатывающем комбинате, –
охотно сообщил Саша, – но зарплату задерживают месяцами и платят копейки. А у
меня семья, ребенок маленький. Вот и кручусь теперь, подрабатываю чем Бог даст.
В основном калымлю. Или калымю? Ты вот переводчик, с высшим гуманитарным
образованием. Как правильно?
– Не знаю, – улыбнулась Лена, – это ненормативная лексика.
– Ненормативная, – кивнул шофер, – грубая и жаргонная
лексика. Как хочешь, так и склоняй. А вот вопрос на засыпку: что оно обозначает,
это словечко, и откуда произошло?
– От татарского «калым», выкуп за невесту. В русском
обозначает незаконные поборы и взятки. Так что калымщик в исходном смысле
скорее рэкетир. А ты, Саша, занимаешься частным извозом – если я не ошибаюсь.
– Не ошибаешься, – рассмеялся Саша, – а на досуге люблю
кроссворды разгадывать. Вхожу в небывалый азарт. Поэтому и набираюсь эрудиции у
пассажиров. Про запас, так сказать. Вдруг пригодится? А заодно и память
тренирую. Но вообще-то, стал я уже подумывать, а не переквалифицироваться ли
мне в калымщика-рэкетира? Совсем заела местная мафия, дышать не дает, особенно
в аэропорту и у гостиниц… Местные на такси не ездят, только приезжие.
Остаток пути Майкл оживленно болтал с шофером Сашей. Лена
переводила.
Гостиница «Тура» была лучшей в городе. Когда Лена осталась
наконец одна в своем маленьком одноместном номере, она бросила на пол дорожную
сумку, сняла сапоги, упала в кресло и несколько минут сидела, глядя в окно на
медленный крупный снег, на сизое северное небо. В маленькой черной сумке, в
отдельном кармашке, лежали письма от Васи Слепака и от матери погибшего
старшего лейтенанта Захарова. На обоих были домашние адреса – тюменский и
тобольский. Надо ли ходить по этим адресам? Возможно, по ним живут уже совсем
другие люди, а если все те же, то что она скажет?
Придет чужая женщина, станет расспрашивать о давнем горе,
копаться в болезненных подробностях. Это ведь только жжется, что время лечит.
Вася Слепак вряд ли забыл расстрелянного отца. А Надежда Ивановна Захарова наверняка
до сих пор плачет ночами по убитому сыну. «И с чего я взяла, что та история
имеет отношение к смерти Мити и Кати, к взрыву коляски, к Волкову и его жене?
Какая тут может быть связь?» – спросила она себя и, поднявшись с кресла, стала
разбирать дорожную сумку, достала тапочки и большую косметичку.
«Отца Васи Слепака обвиняли в изнасиловании и убийстве
нескольких девочек, – думала она, выкладывая на полочку в ванной бутылку
шампуня, зубную пасту, мыльницу, – в последнем рассказе Захарова речь идет о
несправедливо подозреваемом в изнасилованиях и убийствах. Слепака-старшего
расстреляли. Захарова убили. От Тюмени до Тобольска всего ночь езды поездом. А
самолетом – час. Волков родился и жил в Тобольске. Четырнадцать лет назад в
парке над Тоболом нашли убитую изнасилованную девочку. Мы той ночью жгли
костер, жарили шашлык и пели песни. А тем временем кто-то насиловал и убивал
девочку. Совсем рядом… Веня Волков был с нами постоянно…»
Лена повернула кран гостиничного душа и не поверила: сразу
полилась горячая вода. Все-таки многое изменилось в этом городе за четырнадцать
лет! Быстро раздевшись, она с наслаждением встала под душ.
«Нет, – думала она, смывая с себя дорожную грязь и усталость,
– он уходил той ночью. Он исчез на какое-то время. Митя отправился его искать.
А потом – пятна крови на светлом свитере. Волков выглядел очень странно, у него
был какой-то безумный, блуждающий взгляд. Он сказал, что кровь пошла из носа,
что ему совсем нельзя пить… Но ведь он почти не пил той ночью. Почему я так
хорошо помню? Может, я путаю, фантазирую?»
Закутавшись в большое гостиничное полотенце и сунув ноги в
тапочки, Лена извлекла со дна сумки эмалированную кружку, кипятильник, банку
молотого кофе, сахар и маленькую мельхиоровую чашечку, которую многие годы
возила с собой в командировки. Конечно, растворимый кофе в гостиничных условиях
сделать проще. Но Лена его терпеть не могла. Кофе должен быть сварен из мелко
смолотых, тщательно обжаренных зерен. И пить его надо из маленькой, тонкостей
ной чашки. Иначе это кислая бурда, а не кофе.
Когда вода в кружке закипела, Лена выключила кипятильник,
бросила в воду четыре полные ложки кофе, три куска сахару и опять вставила
вилку кипятильника в розетку, буквально на две минуты, только чтобы чуть
поднялась пена.
Пока кофе отстаивался, Лена оделась – очень вовремя Как
только она застегнула «молнию» на джинсах, послышался стук в дверь.
Это был Майкл, розовый, с сияющей лысиной. Он тоже успел
принять душ, переодеться и побрызгаться туалетной водой.
– Я вот все думаю, – сказал он, усаживаясь в кресло, – вдруг
в местном ресторане нет ничего вегетарианского? Что мне тогда делать?
– Давай для начала выпьем кофе, – предложила Лена.
– Кофе и сигареты – твоя основная еда. Я понимаю, почему ты
такая худая. Обе мои невестки после родов и кормлений прибавили фунтов по
десять. Для младшей, Джози, это стало главным содержанием жизни – диеты,
гимнастики, всякие вредные таблетки. А главное – характер испортился. Когда
женщина себе не нравится, у нее катастрофически портится характер. Скажи мне
честно, как тебе удалось сохранить фигуру? Неужели только кофе и сигареты?
– У меня сразу все ушло в молоко, – улыбнулась Лена, – я
кормила Лизу до года. При этом, естественно, не курила и кофе не пила. Но за
первые три месяца после родов похудела на восемь килограммов. То есть на
шестнадцать фунтов. Сколько набрала за беременность, столько сразу и сбросила.
Все, что я ела, уходило в молоко. Так что передай Джози: лучший способ сбросить
вес – это родить ребенка и кормить его как можно дольше. Не надо никаких диет,
таблеток и гимнастик.
– Вот могла же ты не курить, когда кормила ребенка? – Майкл
назидательно поднял палец. – И когда была беременной, тоже не курила.
Правильно?
– Правильно, – кивнула Лена.
– Вот видишь, – Майкл радостно шлепнул себя по коленке и
залпом выпил остывший кофе, – можешь ведь, если захочешь! Не хочу утомлять тебя
прописными истинами, но, по статистике, каждый третий курильщик страдает
тахикардией, риск рака легких увеличивается на восемьдесят процентов…
Лена слушала и кивала. Майкл мужественно терпел два дня, не
трогал ее с лекциями о вреде курения. Но наконец не выдержал. Надо было дать
ему выговориться. Все-таки он являлся почетным членом бруклинского клуба
«антисмоккеров» и выступал с лекциями не реже двух раз в неделю.
«На свитере были пятна крови, – думала Лена, – я не помню,
как долго отсутствовал Волков, но… Когда я складывала в сумку посуду после
пикника, там не было ножа. Я запомнила этот нож потому, что Волков очень ловко
резал лук для шашлыка, тонкими, ровными колечками. Лук был молодой, крепкий, у
нас троих текли слезы, хотя мы отворачивались. А он резал и не плакал. Это было
так удивительно, что я запомнила…»
