– Что значит «если вернется»? – произнесла она вслух, громко
и внятно. – Куда он денется? Он, конечно, свихнулся, но не до такой же степени!
Она оказалась права – как всегда. В половине одиннадцатого
вечера он вернулся. Небрежно чмокнув ее в подставленную для поцелуя щеку и
отказавшись от ужина, он прошел к себе в кабинет. От пиджака, который он не
глядя скинул по дороге на кресло в гостиной, действительно пахло духами «Мисс
Диор».
Подождав минут десять, она осторожно приоткрыла дверь
кабинета. Он лежал на диване, в брюках и расстегнутой рубашке. Лежал и смотрел
в потолок,
– Устал? – спросила она, подходя и присаживаясь рядом с ним
на диван.
– Да, немного, – ответил он, не глядя на нее.
– Знаешь, было много звонков, я наврала с три короба, – она
стала рассказывать о звонках, делах, о проблемах, которые решила за него и без
него.
Он отвечал односложно: «Да, нет, правильно, надо подумать…»
И продолжал глядеть в потолок.
– Да, я смотрела твой прямой эфир. Все прошло отлично. Ты
сейчас действительно в очень хорошей форме. Как ты думаешь, с чем это связано?
– А почему это должно быть с чем-то связано? – спросил он
спокойно. – Я что, все еще безнадежно болен и мне требуется постоянное медицинское
вмешательство, чтобы быть в хорошей форме?
– Нет, Венечка, ты здоров, – она весело рассмеялась и
потрепала его по колючей щеке, – ты вообще у меня молодец. В последнее время
нам так много приходилось работать, ты и дня не мог прожить без сеанса. Я ведь
тоже сильно выматываюсь, когда мы так работаем. Поэтому я очень рада, что
сейчас могу расслабиться и не волноваться за тебя.
– Да, Регина. Ты можешь расслабиться и не волноваться Вся
эта возня со скандалом в «Витязе» закончилась. Я теперь в полном порядке.
Знаешь, я, пожалуй, выпью чаю.
Он резко встал с дивана и отправился на кухню.
– Да, я забыла тебе сказать, – она включила электрический
чайник и поставила на стол две чашки, – кто-то потерял перчатку в салоне
«Мерседеса». Наверное, надо вернуть. Она лежит на журнальном столике в
гостиной, черная, кожаная, маленького размера. Ты помнишь, кого ты подвозил
вчера?
– Да, – кивнул он, – я помню. Я верну перчатку.
– У Полянской очень тонкие руки, – сказала она. Он вскинул
на нее свои светлые, почти прозрачные глаза и, помолчав минуту, тихо произнес:
– Регина, если хоть один волос упадет с головы этой женщины,
я убью тебя.
– Ого! – весело рассмеялась она в ответ. – Даже так?
– Я тебя предупредил. – Он встал из-за стола, достал с полки
пачку с пакетиками чая «Липтон», не спеша распечатал, опустив в обе чашки по
пакетику, залил кипятком.
Регина внимательно наблюдала за его руками. Они не дрожали,
были уверенными и спокойными. Она поймала себя на ом, что ей хочется, чтобы
рука его дрогнула и кипяток из чайника попал на кожу, чтобы он вскрикнул от
боли.
– Веня, Веня, – она покачала головой, – неужели ты веришь,
что эта добропорядочная ментовская жена действительно разделяет твои нежные
чувства? Она просто боится тебя. Могу поспорить на что угодно, у вас еще не
было ничего и не будет. Она морочит тебе голову и не собирается изменять своему
полковнику. Поверь мне, я сейчас говорю не как воя жена, а как психиатр с
двадцатипятилетним опытом работы, как твой партнер и друг.
Он сидел, молча уставившись в свою чашку.
– Ты молчишь потому, что тебе нечего возразить. Ты
понимаешь, что я права. Тебе не пришлось пережить первую юношескую любовь. Мы с
тобой знаем почему. И теперь, в сорок, ты спохватился, ты решил, что жизнь
проходит, а настоящего чувства нет. Сейчас тебе кажется, что мир перевернулся.
Ты встретил женщину, к которой когда-то, четырнадцать лет назад, тебя тянуло со
страшной силой. Это был не твой голод, не болезнь, а здоровое мужское чувство.
Полянская не изменилась за эти годы. Она молода и .хороша собой. Да, Веня, я
признаю, что Полянская – очень красивая женщина. В ней есть то, чего нет во мне
и в бесчисленных стандартных кралях, которые работают в нашем бизнесе. В ней есть
порода и благородство. Тебе сейчас кажется, что всю жизнь тебя окружали
говорящие куклы и только от этой женщины исходит живое тепло. Заметь, я говорю
об этом спокойно. Я слишком люблю тебя, чтобы ревновать. Я не устраиваю сцен,
не поливаю ее грязью. Я не против вашего романа. В конце концов, идеально
верных мужей не бывает. Но партнеры должны хранить друг другу монашескую
верность. Иначе страдает дело. И романа не будет, Веня. Полянская тебя не
любит. Она врет тебе.
Голос Регины становился все глубже, она не отрываясь
смотрела на мужа. Ее разумный монолог плавно переходил в сеанс мощного гипноза.
– Полянская врет тебе, ты ей не нужен. Она смеется над
тобой. Ты успокоишься и поймешь, что есть только я, ни одна другая женщина для
тебя не существует. Только мне ты можешь верить, больше никому. Она чужая тебе,
она твой враг. Есть только мой голос, это мост над бездной, это лунная
светящаяся дорога, по которой ты идешь, спокойно и уверенно. Только со мной ты
можешь не бояться…
Он уже закрыл глаза. Он уже медленно покачивался в ритме ее
плавной речи. Она успела подумать, что надо осторожно пересадить его на пол,
иначе, выходя из транса, он может свалиться со стула. Она сделала шаг к нему, и
тут громко зазвонил телефон.
Веня вздрогнул, открыл глаза и резко выкрикнул:
– Прекрати! Я не просил тебя!
Это был Регинин сотовый, который лежал на телевизоре. Взяв
трубку и сказав: «Я слушаю», она вышла из кухни.
Оставшись один, он сделал несколько жадных глотков чаю и
закурил.
– Веня, у тебя есть наличные, долларов четыреста? – спросила
Регина, появившись в дверях через минуту. – Мне надо срочно встретиться с
информатором, шестьсот у меня есть, я должна дать ему тысячу. А банк закрыт,
ночь уже.
– Четыреста, наверно, найдется, – кивнул он. – А почему
такая срочность? Нельзя подождать до завтра?
– Нельзя, Веня. Это только тебе кажется, что все кончилось.
На самом деле все только начинается.
– Регина, объясни мне толком, в чем дело? – Он встал и вышел
в гостиную. Бумажник лежал во внутреннем кармане пиджака. Четыреста долларов
там нашлось.
– Вернусь через час, объясню, – пообещала она, – не
волнуйся. Это не касается твоей Полянской.
«Скоро уже ничего не будет касаться Полянской, – думала она,
садясь в свой синий „Вольво“ и выруливая в черноту мартовской ночи. – Я совсем
не ревную. Смешно ревновать к женщине, которой жить осталось считанные дни».
