– О, все переведено на английский, – , обрадовался Майкл, –
полно вегетарианской еды. И цены в долларах. Я надеюсь, здесь принимают
кредитные карточки? Я с удовольствием угощу обедом вас обоих.
– Скажи ему, что здесь угощаю я, – попросил Волков, Когда
Лена перевела, – он может сделать заказ сам. Официанты говорят по-английски.
– Опять ты всех кормишь, как тогда, в Тобольске, – тихо
произнесла Лена.
– А ты помнишь Тобольск? – спросил он, пристально глядя ей в
глаза.
– Смутно. Все-таки столько лет прошло…
Они разговаривали вполголоса, пользуясь тем, что Майкл не
отрываясь смотрел в экран телевизора, где отплясывали под гармонь деревенские
старики и старушки.
– Как ты жила эти годы? Милиционер – твой первый муж?
– Третий. Но первые два не в счет.
– А полковник – в счет?
– Так же, как твоя жена, – пожала плечами Лена, – знаешь, у
меня ни разу в жизни не было романа с женатым человеком. Мне всегда казалось,
что крутить роман с женатым мужиком – это хуже, чем воровать. И сейчас мне
страшно… Позавчера кто-то бросил взрывчатку в пакет, который висел на Лизиной
Коляске. Мы чудом остались живы. Устройство сработало на несколько минут
раньше. А вчера ночью кто-то пытался открыть дверь моей квартиры. Майкл слышал
скрежет в замочной скважине. А потом сосед, который вышел в это время с
собакой, увидел высокую женщину в темном пальто. Она ждала лифта на нашем этаже
около двух часов ночи.
– Может, это связано с работой твоего мужа? – спросил он еле
слышно, жадно отхлебнул минеральной воды и, поставив стакан на стол, нечаянно
скинул вилку. – Как он вообще решился оставить тебя одну? Я бы на его месте…
Как он мог уехать в такой ситуации?
– В какой ситуации? Все началось, когда его уже не было в
Москве.
– Ты рассказала ему по телефону о том, что произошло?
– Нет. Я не хотела его пугать напрасно. Он, хоть и полковник
милиции, вряд ли сможет посадить нас с Лизой в бронированный бункер. Если это
связано с его работой, то его возвращение только усилит опасность. Он начнет
активно искать преступников, они в свою очередь тоже не станут бездействовать…
Знаешь, Веня, очень страшно, когда взрывается коляска, в которой через минуту
мог оказаться твой ребенок. Я не собираюсь ничего выяснять. Я просто не хочу
пережить такое еще раз, я не могу жить в постоянном напряжении и страхе. – Она
взглянула ему в глаза. – Ты уверен, что твоя жена ничего не знает?
– С тобой и с твоим ребенком ничего больше не случится, –
сказал он твердо и прикоснулся горячими пальцами к ее руке, – тебе не надо
бояться.
– Откуда ты знаешь? – горько усмехнулась Лена.
– Просто знаю, и все. Поверь мне на слово, это не
повторится.
Явился официант. Майкл оторвал глаза от телевизора и
уставился на серебряные лотки, обложенные льдом и щедро наполненные черной и
красной икрой, семгой, огромными тигровыми креветками и прочей снедью.
– Я не знаю, едят ли вегетарианцы икру, – произнес Волков с
обаятельной улыбкой. Лена перевела.
– Нет, вегетарианцы не едят икру, но я не в силах
отказаться, – признался Майкл, – я никогда не видел ее в таком количестве. Это
просто фантастика!
«Взрыв коляски для него не был новостью. Но он и не пытался
изображать удивление и ужас, он даже не пытается скрыть, что ему многое
известно, – думала Лена, намазывая паюсной икрой поджаренный ломтик ржаного
хлеба. – Я нарочно подкинула ему тему тобольских воспоминаний. Он не зацепился,
а мог бы. Зачем все это – закрытый клуб, горы икры, чудовищно дорогой коньяк?»
И вдруг она поймала себя на том, что врет не столько
Волкову, сколько себе самой. Ольга права, великий и могучий суперпродюсер
влюбился на старости лет. И дело даже не в икре и коньяке, не в придыханиях и
признаниях. Дело в том ощущении, которое нельзя сформулировать…
«Зачем мне это? Я не понимаю, что с этим делать, как себя
вести. Я бы справилась с логической задачкой; но что мне делать с влюбленным
Волковым? Вероятно, он отвечает за свои слова. Пока я изображаю, будто готова
на все, я в безопасности. И Лиза тоже. А если он поймет, что мне его любовь как
Кость в горле? Он ведь может и сам меня убить. Он может. Если я скажу, что
сегодня ночью мы с Майклом улетаем в Сибирь, он обязательно спросит, в какой
город. Я назову Тюмень, и это будет правдой. Однако, если дело всего лишь в его
ревнивой и предусмотрительной жене, то надо ли мне ходить в Тобольске по старым
адресам?»
– Лена! Почему ты не переводишь? – услышала она голос
Майкла. – Мы же без тебя как глухонемые!
– Простите, все так вкусно, – виновато улыбнулась она.
– Я пытаюсь спросить Вениамина, каким конкретно бизнесом он
занимается, – стал объяснять Майкл.
Лена подключилась к разговору, переводила, смеялась,
подшучивала над своими собеседниками. Но расслабиться ей не удалось. В голове
постоянно стучал один безнадежный вопрос: «Господи, что мне делать?»
Сочетание водки, коньяка, джин-тоника и ликера «Белиус»
оказалось для Майкла слишком сильным даже при обильной еде.
– По-моему, твой профессор сейчас свалится со стула, – тихо
заметил Волков, когда официант принес кофе. – Я заеду за тобой часам к десяти,
после передачи. Твой профессор проспит до утра, он даже не заметит, что ты не
ночевала дома. А заметит, так ведь не скажет твоему мужу.
– Это невозможно, – покачала головой Лена, – сегодня ночью
мы улетаем в Тюмень. Самолет в час тридцать. В одиннадцать за нами должен
заехать мой сослуживец и отвезти в аэропорт. А сейчас уже без пятнадцати шесть.
– Вы улетаете в Тюмень?
Его лицо застыло, окаменело. В глазах мелькнуло какое-то
странное, затравленное выражение.
«Ну вот и все, – испуганно подумала Лена, – я никуда не
улечу. Я, возможно, даже не доеду до дома. А Майкл? Господи, какая я дура!
Влюблен… потерял голову… Это я потеряла голову! Достаточно того, что рассказал
Гоша, чтобы не верить ни единому слову суперпродюсера, суперинтригана Вениамина
Волкова. Только этого достаточно. А я знаю значительно больше и все равно
поверила. А что, собственно, я о нем знаю? Он ведет со мной какую-то сложную,
хитрую игру. У него, вероятно, были веские причины, чтобы не убирать меня
сразу. Теперь все».
– И сколько дней я тебя не увижу? – Его голос звучал как
сквозь вату.
– Десять, – эхом отозвалась она.
– Это страшно много, – выражение затравленности сменилось
тяжелой, мрачной тоской.
Стараясь не смотреть ему в глаза, Лена вытянула сигарету из
пачки. Он щелкнул зажигалкой, она заметила, как дрожит язычок пламени в его
руке.
