– Лена, здесь и не пахнет командировочным романом, – сказал
он спокойно и как-то обреченно, – ты… вы даже представить себе не можете, как
это для меня серьезно.
– Но серьезные отношения должны начинаться несколько иначе.
Не так стремительно, не с таким напором…
– А как? Как они должны начинаться? Скажите мне, как я
должен себя вести, чтобы вы меня не боялись и не отталкивали?
– Не знаю. Простите меня. Возможно, я тоже поступаю как-то
не правильно. Мы уже пришли, спокойной ночи.
* * *
На следующий вечер в дверь гостиничного номера, в КОТОРОМ
жили Ольга и Лена, кто-то осторожно постучал.
– Войдите, открыто! – крикнула Ольга.
На пороге стоял невысокий коренастый мужчина лет тридцати.
– Здравствуйте, вы простите меня за беспокойство, – смущенно
произнес он, не входя в комнату, – я вот тут узнал что из Москвы, из моего
любимого журнала группа приехала… Я хотел вас попросить… Да, простите, я не
представился старший лейтенант милиции Захаров.
– Здравствуйте, проходите, не стесняйтесь, – улыбнулась
Лена.
Он нерешительно шагнул в комнату, прикрыл за собой дверь.
– Дело в том, что я рассказы пишу…
– О Господи… – еле слышно вздохнула Ольга и выразительно
закатила глаза.
– Я уже присылал к вам в редакцию и в журнал «Юность», –
тихо продолжал Захаров, – мне ответили, мол, тексты у меня сырые, требуют
серьезной доработки. А я не понял, что значит сырые.
– Сырые – значит плохо написанные, – объяснила Ольга.
– А вы не могли бы почитать хотя бы один мой рассказ? –
глядя в пол, спросил он. – Для меня это очень важно. Я же знаю, в редакцию горы
рукописей приходят, их там даже не читают, просто отписывают формальные ответы.
А я бы хотел конкретно поговорить, с живыми людьми.
– У нас вообще-то со временем плохо, мы завтра вечером в
Ханты-Мансийск уезжаем, – пожала плечами Ольга.
– Да рассказ коротенький, вы не бойтесь. Я много времени у
вас не отниму.
– Хорошо, – кивнула Лена, – давайте ваш рассказ. Завтра
утром зайдите, часиков в девять. Я прочитаю.
– Ну что ты творишь! – накинулась на нее Ольга, когда за
старшим лейтенантом закрылась дверь. – Мало тебе того зека опущенного, тебе еще
милиционера-графомана не хватает? Ты же знаешь, нет ни одного доброго дела,
которое не осталось бы безнаказанным. Вот смотри! – Она открыла папку, которую
оставил Захаров и стала громко читать:
«Первые клейкие листочки проклюнулись на стройных
белоствольных березках. Ласковый весенний ветерок растрепал золотые косы
румяной девушки. Ее лучистые глаза, голубые, как незабудки, сияли радостью и
счастьем».
Ольга захлопнула папку.
– Дальше можно не читать. Все и так ясно. Завтра тебе
придется долго и нудно объяснять этому застенчивому милиционеру, что «клейкие
листочки» и «лучистые глаза» – это неприличные литературные штампы. Он не
поймет и обидится.
– Ладно, не ворчи – Лена улеглась на кровать с рукописью.
Рассказ назывался «Нелюдь». На двенадцати машинописных
страницах коряво и подробно описывалось, как румяную девушку с лучистыми
глазами обнаружили в городском парке, убитую и изнасилованную, как смелый
следователь быстро нашел и разоблачил злодея, алкоголика-тунеядца, которому
ничего не оставалось, как признаться в совершенном злодеянии.
В два часа ночи за ними должен был зайти Вениамин. Он
пригласил их на прощальный ночной пикник с шашлыком на берегу Тобола.
Эта идея пришла в голову Мите, ему очень хотелось встретить
рассвет в тайге, на берегу сибирской реки.
– Ну, дочитала? Вставай, уже без десяти два. Ох,
представляю, как ты завтра, после бессонной ночи, будешь с этим графоманом
объясняться! – Ольга натянула джинсы и, расчесывая перед зеркалом пышные
светлые волосы, сладко зевнула. – Не выдержу я до рассвета, даже с шашлыком не
выдержу. Спать хочу.
– Зря твой братец все это придумал, – Лена отложила папку с
рукописью, надела кроссовки, теплый свитер поверх фланелевой ковбойки, – комары
нас там сожрут.
– Это не мой братец, – возразила Ольга, – это твой дорогой
Вениамин затеял. Митька только подал идею, а твой комсомолец ухватился.
– – Оль, почему это, интересно, «мой»? , – Да потому, что
все эти радости – и банька, и экскурсии, и неусыпное внимание исключительно
ради тебя.
– Оль, хватит об этом. Надоело, – поморщилась Лена.
– Нравишься ты этому Волкову до потери пульса. Всерьез
давишься. Даже Митька заметил. Между прочим, он красили мужик, этот Венечка,
сибиряк, косая сажень в плечах!
Он, кстати, далеко пойдет. Из горкома в обком, глядишь, и до
Москвы доберется по комсомольско-партийной линии. Знаешь, какая у этих
комсомольских мальчиков хватка? Так что смотри, Леночка, не упусти свой шанс.
Ольга весело засмеялась, но тут же поперхнулась и замолчала:
на пороге стоял Волков.
* * *
Комары жрали нещадно, несмотря на дым березовой чаги которую
настрогал и набросал в костер Волков. Ночь была совсем светлая. Ольга дремала
на мягких сосновых ветках, то и дело просыпаясь и хлопая назойливых комаров.
Митя что-то лениво наигрывал на гитаре, Лена курила, глядя на тлеющий костер.
Шашлык давно был съеден, водка выпита. Из-за верхушек
деревьев поднималось огромное, белесое солнце. После бессонной ночи всех
познабливало.
– Слушайте, я хочу в гостиницу, – сказала Ольга,
приподнявшись на локте, – мне ваша комариная романтика уже поперек горла.
– Сейчас, – кивнула Лена, – Вениамин придет, и будем
собираться.
– А куда он делся? – удивилась Ольга. – Он же только что был
здесь.
– Он уже минут сорок где-то ходит, – перестав бренчать на
гитаре и взглянув на часы, сказал Митя, – наверное, пошел тоску свою
развеивать. Он весь в тоске, на него Леночка не смотрит. Он глаз с тебя не
сводил, голубых и печальных,
– Митька, прекрати ерничать, – поморщилась Лена.
– Бедный Ерик, королевский шут, всегда говорил правду, –
вздохнул Митя.
– За что бывал бит нещадно, – добавила Ольга.
– Слушайте, ну что вы ко мне привязались с этим
комсомольцем? – Лена бросила окурок в тлеющий костер. – Нравлюсь я ему или нет,
меня совершенно не касается. Это его личные трудности.
