– Хорошая идея. Только дай мне знать, куда именно ты их
отправишь. Я, вероятно, вернусь раньше тебя. Кстати, запиши мой телефон в
гостинице. Как только все у тебя определится, обязательно позвони мне.
После разговора с мужем Лена окончательно успокоилась. Самое
время звонить в Нью-Йорк, говорить свое «да». Но перед этим Лена еще раз, для
очистки совести, набрала номер Кати Синицыной. Там все так же было занято.
* * *
– Ну, как ты? – Регина Валентиновна потрепала Катю по щеке и
быстро прошла на кухню, в распахнутой шубке, сапогах и тонких замшевых
перчатках.
Катя замешкалась в коридоре, шлепанец зацепился за
табуретную ножку. Когда она оказалась на кухне, то увидела, как гостья кладет
на рычаги телефонную трубку.
– Я ведь тут же стала тебе перезванивать, – объяснила
Регина, – но у тебя все занято и занято. Оказывается, ты трубку забыла
положить.
– Нет, я не забыла. Я просто сейчас разговаривала, –
смутилась Катя, – надо перезвонить, неудобно.
– С кем же это так поздно, если не секрет? – Регинина рука в
замшевой перчатке все еще лежала на трубке. Катя не заметила, как рука эта
сдвинула, переместила трубку совсем чуть-чуть. Теперь она не придавливала
рычаги старенького аппарата. Если кто-нибудь позвонит по Катиному номеру, будет
занято.
Телефонный звонок не отвлечет Катю, не даст ей хоть
слабенький шанс опомниться и прийти в себя.
От Регины Валентиновны, как всегда, пахло тонкими, чуть
терпкими французскими духами. Кате очень нравился этот запах, он был
таинственным и немного тревожным.
– Почему секрет? Я позвонила Ольгиной подруге, Полянской.
Ну, помните, я рассказывала вам? Регина молча кивнула.
– Ну вот, – продолжала Катя, – я просто думала, что надо
сказать ей про листочек, который я нашла. Там ведь ее фамилия. И потом – у нее
муж в милиции работает, вдруг он что-нибудь сможет узнать… Ну, через свои
каналы. Все-таки одно дело – районные менты и совсем другое – полковник с
Петровки. Они же находят убийц. Не всегда, но находят.
– Катя, Катя, – грустно вздохнула Регина Валентиновна, – я
же объясняла тебе, не надо пока распространяться о том, что ты нашла. Вот ведь
– язык без костей. И что Полянская?
– Нет, я… – Катя смутилась. – Выдумаете, не надо было ей
звонить?
– Ты взрослый человек, – пожала плечами Регина, – как я могу
за тебя думать? Так что же Полянская? Как она отреагировала на твое сообщение?
– Она… – Катя вдруг густо покраснела, вспомнив, что почти
нарушила Регинино условие, упомянула ее в разговоре с посторонним человеком.
Имени, правда, не назвала, но все-таки…
– Эй, что ты покраснела, как помидор? – спросила Регина с
улыбкой. – Про меня, наверное, сболтнула? Признавайся, бить не буду.
– Нет, я про вас ничего не говорила! Я только текст
прочитала и спросила, верит ли она тоже, как все, что Митя сам…
– Ну и как? Верит?
– Во всяком случае, она не считает, будто мои подозрения –
полнейший бред, будто я все это под наркотиком напридумывала. Собственно, она
не успела ничего особенного сказать в ответ, я услышала звонок и пошла вам
открыть дверь.
Кате вдруг стал неприятен этот разговор. Ну зачем столько
подробностей? Разве интересно, кто что сказал? Вот и Полянская спрашивала о
Регине Валентиновне, а теперь – наоборот. Ерунда какая-то… Прямо будто
выпытывают что-то, и та, и другая. Разве это имеет сейчас значение? О Мите надо
говорить, и только о нем. Что может быть важнее его смерти? Ведь так мало
времени прошло и столько всего неясного…
– Я, собственно, почему приехала, – спохватилась Регина, ~
достала для тебя хорошее лекарство, оно уже неделю лежит у меня. Я замоталась,
дел было много. А когда ты позвонила, я вспомнила. Это новый американский
препарат, он разработан специально для таких, как ты. По ощущениям он дает
примерно то же, что морфий, но слабее, конечно. А главное – не вызывает
привыкания, то есть он на некоторое время заменит тебе наркотик и поможет
вылечиться без кошмарных мучений, которых ты так боишься. Этот препарат мягко
адаптирует твой организм, ты постепенно будешь уменьшать дозу, пока не
вылечишься совсем.
– Неужели такое лекарство придумали?, – заволновалась Катя.
– Неужели возможно завязать, не мучаясь?
– За деньги все возможно, – лукаво улыбнулась Регина.
– ~ Ой, оно, наверное, жутко дорогое…
~ – Ну что ты, деточка, я совсем не к тому сказала про
деньги. Я же знаю твою ситуацию, ты у нас неплатежеспособна. Я делаю это не
столько для тебя, сколько для себя. Если уж я взялась помочь человеку, то
должна довести дело до конца, Иначе я чувствую себя побежденной. А я не люблю
этого.
– Господи, Регина Валентиновна, спасибо вам огромное, я даже
не знаю, как мне вас благодарить.
– Перестань, пожалуйста! – махнула рукой в тонкой замшевой
перчатке Регина и взглянула на часы, слегка оттянув раструб на запястье:
– Сейчас уже очень поздно. Ты первый раз уколешься при мне,
я должна видеть, как отреагирует твой организм, чтобы знать дозировку. Так что
вот тебе первая порция.
Регина достала из сумочки темно-коричневую маленькую склянку
без всякой этикетки.
– А сколько здесь порций? – спросила Катя, глядя на склянку
как зачарованная.
– Здесь одна, пробная. Я посмотрю, как пойдет дело, и
оставлю тебе сколько нужно. Ты пойми, лекарство очень дорогое, каждый грамм –
на вес золота. А ты у меня не единственная пациентка, так что я должна все
точно рассчитать. Шприц, надеюсь, есть у тебя?
– Да… Ой, простите, я ведь даже чаю вам не предложила.
Может, сначала чайку попьем?
– Деточка, ну кто же чаи распивает в начале третьего ночи?
Я, честно говоря, спать хочу. Давай, не тяни резину. Только пойдем в спальню,
тебе лучше прилечь сразу после инъекции.
Сидя на своей смятой, разобранной постели со шприцем,
наполненным прозрачной жидкостью, Катя уже поднесла иглу к руке, отыскивая
подходящее место на исколотой коже, но Регина остановила ее:
– Подожди, ты что, даже спиртом не протираешь перед уколом?
Ну куда это годится? Гнойники же пойдут. Есть спирт у тебя?
– Да, конечно. Я сейчас.
Осторожно отложив шприц, Катя сбегала на кухню, достала
большую бутылку с чистым медицинским спиртом, нашла в аптечке, висевшей тут же,
у холодильника, остатки ваты.
– Ну вот, я готова, – сказала она, усаживаясь опять на
кровать.
