Еще ничего не произошло, Таня и Сизый стояли и разговаривали.
Веня сразу узнал тонкий силуэт с длинной косой.
Всегда, когда он смотрел на Таню, у него пересыхало во рту,
а руки инстинктивно сжимались в кулаки. В двенадцать лет он не находил этому
объяснения, а сейчас, в шестнадцать, был уверен, что прекрасно разбирается в
собственных чувствах.
Если бы кто-нибудь сказал ему: «Волков, она тебе нравится,
ты в нее влюблен!», он рассмеялся бы идиоту в лицо. Нет Таких чувств, не
существует их в природе. Есть инстинкт, влечение полов, как во всем остальном
животном мире. Это похоже на голод, только сильней и острей.
Вполне естественно, что каждый самец стремится спариться с
красивой и здоровой самкой. Если такой нет рядом, то подойдет любая. Но, когда
можно выбирать, почему бы не предпочесть лучшую?
Однако просто так, задаром, ничего не бывает. В животном
мире лучшая самка достается самому сильному.
– Веня! Веня Волков! – Танин голос звучал испуганно и
умоляюще.
Он сделал шаг в их сторону. Огромная лапа Сизого легла на
Танино плечо. Прежде чем что-либо сообразить, Веня уже скидывал эту лапу с
худенького плеча, а через минуту завязалась жестокая молчаливая драка.
Сизый дрался отчаянно, но физически был слабее Волкова,
менее ловок и увертлив. Веня довольно быстро уложил блатаря на обе лопатки,
отделавшись рассеченной губой и разбитыми костяшками пальцев.
Теперь они с Таней Костылевой «дружили». В десятом классе
было несколько таких парочек. Ритуал этой школьной «дружбы» состоял в том, что
мальчик и девочка гуляли по улицам, ходили в единственное в городе кафе
«Мороженое», сидя в последнем ряду кинотеатра, тискали друг друга и целовались,
пыхтя и не смея зайти дальше запретной черты, которая была определена вполне
конкретно: ниже пояса.
Веня понимал, что жгучие подробности о «телках-метелках»,
которые смакуются одноклассниками на пустыре за школой под портвешок и
сигаретку, всего лишь плоды болезненных юношеских фантазий. Когда какой-нибудь
прыщавый сердцеед таинственным шепотом вещал о своей очередной победе, Веня еле
сдерживал презрительный смех.
«На самом деле, – думал он о восторженном рассказчике, – ты
невинен, как новорожденный ягненок. Во-первых, тебе негде этим заниматься. Ты
живешь в коммуналке с фанерными стенами, вас там пятеро в одной комнате, и твоя
вредная бабка постоянно дома. Во-вторых, у тебя лицо в прыщах и изо рта воняет.
И в-третьих, ты все рассказываешь не правильно. Уж я-то знаю».
Вене казалось, что после истории с пухленькой Ларочкой он
знает все…
Хотя сам он жил не в коммуналке, вредной бабки не имел и
родители его целыми днями пропадали на работе, у него с Таней Костылевой возникла
масса проблем. Она никак не хотела приходить к нему домой и к себе не
приглашала.
– Понимаешь, Венечка, – говорила она, – ты мне очень
нравишься. Но всему свое время. Сначала надо как следует узнать друг друга,
пойдем лучше просто погуляем, поговорим. И потом, вдруг твоя мама случайно
придет с работы, ты не обижайся, но я ее боюсь немножко. Она такая строгая у
тебя, такая правильная.
Зимой по сибирскому городу особенно не погуляешь.
Иногда грелись в кинотеатре, иногда в подъездах. Каждый раз,
оставаясь с ней наедине, Веня жадно впивался ртом в ее мягкие солоноватые губы,
пытался проникнуть горячими, даже на лютом морозе, ладонями под кроликовую
шубку, под толстый вязаный свитер. Она сопротивлялась, но лишь слегка, для
приличия.
– Не надо, Венечка, ну не надо, – говорила она, прильнув к
нему всем телом и подставляя губы для поцелуя.
Ему иногда становилось противно: она тоже врала, как все,
прикидывалась недотрогой. Она нарочно возбуждала его, томила, заставляла
пыхтеть и тяжело дышать. Он начинал ненавидеть ее в такие минуты, ему хотелось
сделать ей больно, очень больно, чтобы она стала брыкаться и извиваться в его
руках, как когда-то пухленькая Ларочка. Ему часто снилось, как он наваливается
на Таню, придавливает к земле, сдирает одежду.
Ему бывало страшно даже во сне. Его сжигал изнутри тяжелый,
звериный голод, он чувствовал, что если не утолит его, если не сделает очень
больно самой красивой девочке в классе Тане Костылевой, то умрет, сгорит
изнутри.
Все вокруг думали, что у них с Таней любовь. И она так
думала. Только один Веня знал, что на самом деле люто ненавидит свою нежную
подружку.
Он ждал весны, тепла, когда можно будет гулять вечерами в
диком парке над Тоболом. Чем доверчивей и нежней была с ним Таня, тем сильней
он ее ненавидел… Если бы кто-нибудь спросил его: «За что?», он не сумел бы
ответить. И самому себе он не собирался отвечать на этот разумный вопрос. Его
лютый голод был важнее любых вопросов.
Он ждал, затаившись, как зверь перед прыжком, терпеливо
сносил Танину страсть к общепринятым ритуалам и сопливым сказкам про любовь до
гроба. Он интуитивно боялся спугнуть глупенькую романтическую девочку.
– Венечка, ты меня любишь? – спрашивала она таинственным
шепотом.
– Да, Танечка, я тебя очень люблю, – нежно выдыхал он в ее
маленькое розовое ушко.
– Венечка, ты самый лучший, самый сильный, я ужасно тебя
люблю. – Светловолосая голова утыкалась ему в плечо, легкая ладошка нежно
сжимала его горячие пальцы…
Весна в Тобольск приходила поздно, но всегда бывала бурной и
быстрой. Ледоход на Тоболе и Иртыше шел величественно, празднично. В ясные дни
крупные медленные льдины причудливо преломляли солнечный свет, дробились в
черной тяжелой воде, и на месте разломов иногда сверкала яркая радуга.
Потом начиналось половодье, две царственных сибирских реки,
сливаясь в старом городе, выходили из берегов, вместе с первыми настоящими
майскими дождями смывали остатки снега. Но в тайге, в низинах, снег мог лежать
и до июня.
До конца июня, до выпускного вечера, Таня Костылева играла в
свои романтические игры. Она никак не соглашалась пойти гулять далеко, в дикий
парк над Тоболом.
– Ты такой горячий, Венечка, – говорила она, опуская свои
ярко-синие глаза, – вот не сдержимся мы с тобой, вдруг я забеременею… А это
рано пока, мы еще сами дети. Нам надо дальше учиться.
На выпускной вечер принесли много водки. Прячась от
бдительных учителей, пили по очереди, запираясь в кабинете химии. Девочки пили
меньше, пригубив из стакана, проходившего по кругу, морщились и спешили
закусить «черняшкой».
– Разве так пьют? – засмеялся Волков, возвращая Тане полный
стакан, к которому она даже не притронулась. – Отхлебни нормально, выпускной
бывает раз в жизни. Ну, давай, за мое здоровье. Ты ведь не маленькая уже, к
тому же сибирячка.
