Лена покачала головой.
– Нет, я так не думаю. Хотя… Есть в этом некая внутренняя
патология. А в Мите никакой патологии не было. Здоровый, молодой парень. К тому
же талантливый и всеми любимый. – Ну хорошо, – вздохнул Сергей, – предположим,
он не сам это сделал. Допустим даже, был некто имевший мотив. Но ты подумай
сама, если сейчас крупных банкиров, лидеров политических партий и прочих
сильных мира сего пристреливают в открытую, не размышляя, палят на улице или в
подъезде – и все дела. А кто такой Митя Синицын? Кому приспичило устраивать
инсценировку? К чему эти изыски? Ты знаешь, сколько стоит киллер? Да и потом,
жену тоже бы убрали. Зачем им свидетель?
– А может, ее как раз поэтому и не убрали? Может, убийца так
и рассуждал? Ведь он должен быть очень умным, чтобы все так тонко подстроить.
Если она была под наркотиком, то и не видела, не слышала ничего… Нет, я
понимаю, ты прав. Получается тупик. Головой понимаю, но поверить до конца не
могу. Что-то здесь не так…
– Ленуся, когда молодой здоровый парень кончает с собой, это
всегда не так. Это в принципе ненормально. Я охотно верю, что он не пил и не
кололся, на учете в психдиспансере не состоял и вообще был добрым,
замечательным человеком. Мне очень жалко твою Ольгу. Но пойми ты, суицид – не
повод для детективных фантазий. Пусть, если она хочет, напишет заявление в
прокуратуру.
– Она напишет, – кивнула Лена, – но что толку? Ей все уже
популярно объяснили. Ужас еще и в том, что они даже отпеть его в церкви не
могут. Там ведь и родители, и бабушка старенькая, и каждый думает про эту
смерть: «За что?», каждый пытается найти причину, себя винит. У них в семье
Митя всегда был младшенький, маленький, его и любили больше, чем Ольгу, и
баловали. Представляешь, что с ними со всеми сейчас творится? Ольга, конечно,
убийцу искать не собирается, но ей все-таки надо знать точно, сам он это сделал
или нет.
– Пусть наймет частного детектива. Ей ведь средства
позволяют.
– Возможно, она так и сделает, – задумчиво произнесла Лена.
Глава 4
– Вениамин Борисович, там еще дуэт «Баттерфляй» ждет, –
сообщила пожилая секретарша в розовом шерстяном костюме.
– Нет, – покачал он головой, – скажите, чтобы пришли
послезавтра. А лучше в понедельник к одиннадцати.
– Вениамин Борисович, вы уже второй месяц их переносите. Они
сюда ездят как на работу. Хотя бы взгляните на них, хорошие девочки, честное
слово.
Дуэт «Баттерфляй», две восемнадцатилетние певички Ира и
Лера, действительно уже второй месяц приезжал на прослушивание, но на них
никогда не оставалось времени и сил.
За сорок дней они успели одарить секретаршу Инну Евгеньевну
всем – от больших коробок конфет «Моцарт» до духов «Шанель» нового поколения.
Подношения секретарша принимала с небрежной благосклонностью, будто делая честь
дарителю. Все быстро исчезало в ящиках ее стола и тут же забывалось – результат
подношений оказывался нулевым.
И только сегодня блондинке Ире, которая была более бойкой и
практичной, пришло в голову просто сунуть в карман элегантного розового пиджака
Инны Евгеньевны три стодолларовые купюры в белом конвертике.
– Вениамин Борисович, вы ведь знаете, у меня глаз
наметанный, – настаивала секретарша, – необычные девочки, вы только посмотрите
на них. На такие типажи сейчас есть спрос.
– Ладно, – вздохнул он, – кофе мне принесите. Пусть заходят.
Только сразу на сцену, и предупредите их, чтобы никакой «фанеры».
– Ну что вы, Вениамин Борисович! Какая «фанера»? – обиделась
за дуэт секретарша. – Они вообще только живьем пока работают.
Она хотела было выпорхнуть в коридор, но он остановил ее.
– Возраст?
– По восемнадцать каждой.
– Откуда? – Москвички.
– Ладно, зовите, – махнул он рукой, – только кофе давайте
скорее, и покрепче.
Прослушивание начинающих исполнителей было самой тяжелой и
неблагодарной частью его работы. Каждый раз, сидя в маленьком зрительном зале
бывшего районного Дома пионеров, он чувствовал себя усталым грязным старателем,
упрямо просеивающим пустую породу в поисках мельчайших крупинок золота. Но, уж
если попадались эти редкие крупинки, они с лихвой окупали усталость и звон в
ушах от дурных голосов и назойливых мелодий.
Этот двухэтажный особнячок конца восемнадцатого века,
расположенный в самом центре Москвы, он купил три года назад. Он не пожалел
денег на ремонт и оборудование деревянного, почти прогнившего купеческого
домика, который чудом уцелел когда-то после пожара 1812 года. Теперь здесь
компактно и удобно разместились офис, студия звукозаписи, монтажная. Здесь же
иногда работали клипмейкеры.
Хилый заборчик был заменен высокой чугунной оградой, у ворот
построили теплый домик с санузлом для круглосуточной охраны. Никакой вывески на
воротах не было, но половина Москвы знала: здесь находится одна из пяти студий
знаменитого шоу-концерна «Вениамин».
Начинка особняка была совершенно новой, да и стены
практически переложили заново. Внутри все сверкало, как должно сверкать в
студии-офисе концерна-миллиардера. Но одно помещение Вениамин Волков трогать не
разрешил.
В прошлом и позапрошлом веках самая большая комната в доме
служила гостиной для прежних хозяев, потомственных московских купцов
Калашниковых, торговавших сукнами и ситцами. С тридцатых годов нашего века
особнячок стал районным Домом пионеров, и бывшая гостиная служила зрительным
залом. Вплоть до начала девяностых здесь занимались драматический и
танцевальный кружки.
Вдоль стен, размалеванных горнами, флагами и прочей
пионерской символикой, тянулся лакированный, потемневший от времени брус
балетного станка. К маленькой дощатой сцене вели две гладкие от тысяч детских
ног ступеньки. За сценой помещалась крошечная каморка без окон, где все еще
хранились обломки фанерных декораций.
Он не позволил ничего трогать в этом зале. Именно здесь он
выполнял самую трудную, изматывающую работу. И обшарпанный зал, и каторжная
работа были его придурью. Но теперь он мог это себе позволить…
Когда-то, очень давно, в другой жизни, ученик пятого класса,
пионер Веня Волков поднялся на такую же дощатую сцену и спел под звуки
старенького расстроенного пианино песню времен гражданской войны «Там вдали, за
рекой». Это было не в московском, а в тобольском Доме пионеров, в таком же
старом купеческом особнячке, в зале с горнами и флагами, намалеванными на
стенах масляной краской.
Семь минут, пока длилась песня, тридцать мальчиков и девочек
в маленьком зале слушали только его, смотрели на него, невзрачного, тощенького,
белобрысого Веньку.
