Говоря о «свободе воли», мы, как правило, имеем в виду другую, куда более интересную свободу. Свобода воли означает, что в соответствующих обстоятельствах мы вольны принимать решения на основе высокоуровневых мыслей, ценностей, убеждений и прошлого опыта, а также держать под контролем нежелательные низкоуровневые импульсы. Принимая решение, мы совершаем акт свободы воли — рассматриваем все возможные варианты, взвешиваем их и выбираем наиболее предпочтительный. К добровольному выбору может примешиваться некоторая доля случайности, однако случайность здесь — далеко не главное. Как правило, наши преднамеренные действия совершаются отнюдь не случайно: мы тщательно изучаем возможности и сознательно выбираем ту, которая нравится нам больше.
Эта концепция свободы воли не требует применения квантовой физики и вполне может быть реализована на стандартном компьютере. Глобальное нейронное рабочее пространство позволяет нам собирать необходимую информацию из текущих ощущений и из воспоминаний, синтезировать ее, оценивать ее последствия, обдумывать все это столько времени, сколько мы пожелаем, и, наконец, использовать внутренние рассуждения для того, чтобы они руководили нашими действиями. Это мы и называем волевым решением.
Таким образом, рассуждая о свободе воли, мы должны четко различать два свойства, которые приписываем своим решениям: их фундаментальную непредопределенность (сомнительно) и их автономность (вполне адекватно). Мозг приходит в то или иное состояние по вполне определенным причинам, и законы физики тут обойти невозможно — по крайней мере, никому еще не удавалось. Однако если мы принимаем решения сознательно, автономно, без каких-либо помех, взвешивая за и против прежде, чем сделать окончательный выбор, — значит, мы в своих решениях свободны. Вполне корректно говорить о собственном решении, даже если оно было принято под влиянием генов, опыта и ценностных функций, которые под их воздействием зафиксировались в наших нейронных цепочках. Да, из-за флюктуаций спонтанной мозговой активности наши решения могут быть непредсказуемыми, даже для нас. Однако эта непредсказуемость вовсе не является определяющим свойством свободной воли, и с абсолютной непредопределенностью ее путать тоже не стоит. В зачет идет только автономное принятие решений.
Таким образом, я полагаю, что «машина, наделенная свободой воли» — это не оксюморон, а просто краткое описание того, чем являемся мы сами. И мне совсем не трудно вообразить искусственное устройство, способное волевым усилием принимать решение о дальнейших действиях. Даже если архитектура нашего мозга абсолютно детерминистична, как та же самая компьютерная стимуляция, мы все равно можем утверждать, что она обладает свободой воли в том или ином виде. Всякий раз, когда нейронная структура действует автономно и преднамеренно, мы можем назвать ее «свободным разумом» — и, когда мы сумеем разобрать ее на части и собрать заново, сможем и воспроизвести ее в искусственных машинах.
В общем, в концепцию наделенной сознанием машины вполне вписываются и квалиа, и свобода воли. Всесторонне исследовав сознание и мозг, мы понимаем теперь, как аккуратно следует относиться к собственным представлениям о том, что может и чего не может сложная нейронная машинерия. Объемы информации, обрабатываемой развитой сетью из шестнадцати миллиардов кортикальных нейронов, так велики, что не поддаются никакому воображению. Наши нейроны непрестанно и частью автономно пульсируют, создавая наш внутренний мир. В зависимости от нашего настроя, целей и воспоминаний они по-разному реагируют на один и тот же сенсорный стимул. Нейронные коды сознания у каждого мозга свои. И хотя нейроны, отвечающие за кодирование цвета, формы или движения, у нас у всех одинаковы, складывающиеся из них структуры являются результатом долгого процесса развития, в ходе которого мозг приобретает уникальность, а действующие и бездействующие синапсы складываются и образуют нашу индивидуальность.
Нейронный код, возникающий на стыке генетических особенностей, прошлого опыта и случайности, уникален в каждый момент и для каждого человека. Немыслимое множество возможных состояний дает исток богатому миру внутренних репрезентаций, которые связаны с окружающим миром, однако не зависят от него всецело. Субъективное чувство боли, красоты, желания или сожаления связано с нейронными аттракторами, которые сохраняют стабильность на этом динамичном фоне. Эти чувства абсолютно субъективны, потому что мозг вплетает входящие данные в ткань прошлых воспоминаний и будущих целей и тем обогащает поступающую сенсорную информацию дополнительным слоем личных данных.
Так возникает «запоминаемое настоящее»76, индивидуальный шифр происходящего здесь и сейчас, дополненный воспоминаниями и прогнозами, постоянный источник восприятия происходящего от первого лица — наполненный сознанием внутренний мир.
И вот эта сложнейшая биологическая машина работает у вас в мозгу прямо сейчас. Закройте книгу, подумайте о собственном существовании — и принявшиеся за дело совокупности нейронов в буквальном смысле слова примутся формировать ваш разум.
Благодарности
Мои теории относительно сознания возникли не на пустом месте. Последние тридцать лет я провел в щедрой на идеи среде, в окружении своих прекрасных коллег, со многими из которых мы стали друзьями. Троим из них я признателен в особенности. В начале 1990-х мой наставник Жан-Пьер Шанжо впервые высказал мысль о том, что загадка сознания может быть не так уж неразрешима и что мы можем попробовать разрешить ее посредством эмпирических и теоретических методов. Затем мой друг Лоран Коэн познакомил меня со множеством разнообразных нейропсихологических явлений, которые подходили к этому случаю. Он же свел меня с Лайонелом Наккашем, в те годы молодым студентом-медиком, а ныне выдающимся неврологом и нейробиологом-когнитивистом, вместе с которым мы подробнейшим образом исследовали процессы, происходящие глубоко на сублиминальном уровне. Наше сотрудничество и наши разговоры не прерывались никогда. Жан-Пьер, Лоран, Лайонел — спасибо вам за дружбу и постоянную поддержку.
Главным местом моих исследований в области сознания стал Париж. Моя лаборатория много выиграла от его животворной, насыщенной идеями среды. Особенную благодарность я испытываю, когда вспоминаю об интереснейших беседах с Патриком Кавано, Сидом Куидером, Джеромом Сакуром, Этьеном Коэлином, Кевином О’Реганом и Матиасом Пессильоном. Творческую струю и новый приток энергии в лабораторию привнесли многие замечательные студенты и постдоки, работавшие на гранты фонда Фиссена или на стипендию, предоставляемую в рамках великолепной магистратуры когнитивистики Эколь Нормаль Суперьер. Я благодарю своих студентов-магистрантов Люси Чарлз, Антуана Дель Куля, Рафаэля Гейяра, Жана Реми Кинга, Клэр Серджент, Мелани Штраусс, Линн Уриг, Кэтрин Ваконь и Валентина Виара, а также коллег-пост-докторантов Тристана Бекинштайна, Флорис де Ландж, Себастьяна Марти, Кимихиро Накамуру, Моти Солти, Аарона Шургера, Джакобо Ситта, Саймона ван Гааля и Филипа ван Опсталя за бесконечный поток вопросов и идей. Моя особая благодарность адресована Мариано Зигману за десять лет плодотворного сотрудничества, щедрого обмена идеями и просто дружбы.
Открытия в области сознания происходят в самых разных сферах, лабораториях, исследовательских группах по всему миру. Я рад, что могу поблагодарить за интереснейшие беседы таких людей, как Бернард Баарс (из разговоров с ним родился первый вариант теории глобального рабочего пространства), Моше Бар, Эдоардо Бизиах, Олаф Бланке, Нед Блок, Антонио Дамасио, Дэн Деннет, Дерек Дентон, Джерри Эдельман, Паскаль Фрайс, Карл Фристон, Крис Фрит, Ута Фрит, Мел Гудейл, Тони Гринвальд, Джон Дилан Хейнс, Бийю Джейд Хэ, Ненси Кэнвишер, Маркус Кифер, Кристоф Кош, Виктор Ламм, Доминик Лами, Хокван Лау, Стив Лори, Никое Логотетис, Люсия Меллони, Эрл Миллер, Адриан Оуэн, Джозеф Парвици, Дэн Поллен, Майкл Познер, Алекс Пуже, Маркус Райхле, Джерент Рис, Пьетер Роэльфзема, Нико Шифф, Майк Шадлен, Тим Шаллис, Кимрон Шапиро, Вольф Зингер, Элизабет Шпельке, Джулио То-нони, Вим Вандуффель, Ларри Вайскранц, Марк Вильямс и многие другие.
