– Вы знаете, кто перед вами? – наседал на меня парень.
– Режиссер, – спокойно повторила я.
Парень встал в любимую позу Наполеона и возвестил:
– Владимир Шереметов-Оболенский.
– Очень приятно, Степанида, – представилась я.
– Вы, конечно, слышали мою фамилию, – заявил собеседник.
Я опустила глаза. Готова спорить, что по паспорту бедняга Курицын или Жабенков. По мне так любая фамилия хороша, если ты ее не позоришь. Вот я Козлова и распрекрасно себя чувствую. Окажись я Лягушонкиной или Цыпленковой, тоже не стала бы горевать. Но есть люди, которым непременно надо причислить себя к аристократии.
– Совсем недавно телевидение показало мою гениальную ленту «Ужас и мрак провинции. Фурск», – продолжал Владимир, – успех был сокрушительный! Фильм порвал все рейтинги! А теперь я жду невесть кого? Девушка!
– Меня зовут Степанида, – напомнила я.
– Ты всерьез считаешь, что мэтр должен помнить каждую кофеподавальщицу? – скривился дурачок.
– Кино тут снимают? – спросил визгливый тенор, и в зал вошел младший сын Ковригина.
– Леонид? – удивилась я. – Вы кого-то ищете?
Толстяк сказал:
– Я приглашен на главную роль в вашей рекламе.
Я растерялась, но тут же взяла себя в руки.
– Отлично. Владимир, актер на месте.
– Кто? Данный фрукт? – брезгливо спросил режиссер. – Не подходит.
– Почему? – осведомилась я. – Мне он кажется вполне симпатичным. Загримирую сейчас его под бомжа, переодену, и вперед.
– Мужик, ты мне тоже совсем не нравишься, – не остался в долгу Леонид, – ногти грязные. Маникюр никогда не делал. Фу! Руки – лицо человека.
Владимир наклонил голову.
– Девушка! У меня рисунок роли: интеллигентный человек, чеховский персонаж, в пенсне, идет, ведя на поводке милую собачку…
– Отличное завершение ролика, – согласилась я, – но в начале герой смахивает на бездомного, на нищего!
– Фу, – хором произнесли мужчины.
– Не хочу изображать бомжа, – закапризничал Леня.
Я молча слушала дуэт. Режиссера заменить плевое дело, но пока я найду нового «Спилберга», пройдет время. А я не планировала задерживаться в Фурске надолго, максимум на три-четыре дня, ну ладно, пять! Леонида же снять с главной роли невозможно, Зинаида Федоровна твердо решила продемонстрировать своего младшего сыночка по телику, доставить ему час славы. Любому артисту, нанятому для съемки, я вмиг сказала бы: «Спасибо, вы свободны, нам нужен человек, который воплотит на экране замысел фирмы «Бак», а не свой собственный». Но в адрес Леонида эту фразу я произнести не могу. Его мать тут же пожалуется Илье, тот наябедничает Роману, муж попросит меня занять в ролике Леонида. Если я проявлю принципиальность, возможен скандал. Ради сохранения мира в семье придется согласиться на предложенного главного исполнителя.
– Девушка, – взвизгнул Владимир, – я друг вашего начальника!
– Которого? – уточнила я.
– Самого главного, владельца всего холдинга! Сейчас позвоню ему, и тебя выгонят! – пообещал режиссер. – Или приведи в чувство актеришку, пусть сменит костюм и заткнется, или ты очутишься на улице.
– Меня переоденут? Нельзя сниматься, в чем пришел? – негодовал Леонид. – Я специально купил это для работы в кино! Розовый велюр! Первая линия Мангонетти! Пуговицы из натуральных стразов! И на моем лице уже есть тональный крем! Идиотка-гримерша мне не нужна!
Я сделала глубокие вдох-выдох.
– Владимир, Леонид! Вам нужны деньги?
– Сколько? – хором спросили великие деятели кинематографии.
– Сумма указана в договоре, который вы подписывали, – сказала я. – И, если помните, там есть строка, набранная мелким шрифтом. Штрафные санкции. Если кто-то из участников отказывается работать в день начала съемок, он обязан выплатить штраф в пятикратном размере своего гонорара. Вы подумайте. А я пока буду искать замену постановщику и исполнителю.
– Исключительно из-за тесной дружбы с хозяином фирмы я соглашаюсь работать с непрофессионалами, – быстро сказал Владимир, – но о вашем хамском поведении непременно сообщу Эдуарду.
– Фирмой «Бак» владеет Роман Звягин, – не выдержала я.
Режиссер махнул рукой.
– Не старайтесь! Мне известна правда, а вам нет. Многие владельцы прячутся, выставляя вместо себя не пойми кого.
Я посмотрела на Леонида, который очень тихо говорил что-то в трубку. И в ту же секунду у меня зазвонил мобильный.
– Степа, Илья беспокоит, – сказал Ковригин. – Как дела?
Я вышла в коридор.
– Ночью в мой номер вошла незнакомая женщина.
– Да что ты говоришь!
– Она забрала браслет.
– Дорогой?
– Копеечный. Но главное не цена, его потеряла та несчастная, в которую стреляли в магазине, – объяснила я.
– Ничего не понимаю, изложи подробности, – потребовал Ковригин.
Я быстро донесла до лучшего друга мужа историю и осведомилась:
– Тебе Зиновьев ничего не рассказывал?
– Нет, – проворчали из трубки. – Когда ты ему о браслете сообщила?
– Вчера вечером. Но Юрий Петрович очень торопился прервать беседу, сказал, что у его жены день рождения, – наябедничала я, – обещал сегодня утром перезвонить, но пока тишина. Между прочим, он соврал. Вторая госпожа Зиновьева отмечает свое появление на свет тридцать первого декабря. У меня сложилось впечатление, что главный полицейский не хочет заниматься этим делом. Ему наплевать, кого и почему убили в нашем магазине. Но я этого так не оставлю. У меня есть друзья в Москве, я обращусь к ним.
– Степа, не надо, – попросил Илья, – Юрий отличный работник. Просто вчера была дата смерти его сына. Он сутки пьет. И понятно почему.
– А-а-а, это меняет ситуацию, – протянула я. – Что случилось с мальчиком?
– Не знаю подробностей, – увильнул от прямого ответа городской глава, – да и не важны они, главное: подростка нет. Как дела с роликом?
– Режиссер раздувает щеки, – вздохнула я, – злится, что ему не как обычно в Голливуде работать приходится.
Илья рассмеялся.
– Прояви снисхождение к зеленому горошку. За Владимира просили знакомые. Поэтому я его на временную работу пристроил, ему деньги нужны, он кредит за очень дорогой автомобиль выплачивает.
– Спасибо за откровенность, – вздохнула я.
– Как Леня?
– Не соглашается изображать нищего, у твоего брата свое видение роли, жаждет сниматься в розовом велюровом костюме, – накляузничала я, – думаю, постановщик и лицедей до сих пор выясняют, кто из них главнее и гениальнее.
