И я начала свой рассказ.
Когда год назад мать позвонила мне и сказала, что у Мамину случился удар, я сразу же решила приехать. Мое решение оставалось неизменным, пока я не узнала, что сорок лет жизни выпали из ее памяти. Я думала целыми днями, не смыкала глаз по ночам, сотни раз я кликала мышкой на «Резервирование билетов», но в итоге сдалась. Правда заключалась в том, что я боялась. Ведь с Мамину были связаны воспоминания, которыми я так дорожила. Одна только мысль, что она забыла наши лучшие минуты, проведенные вместе, наши встречи по средам, наши ласки и проделки, болью отзывалась в сердце. Пытаясь излечиться от раны, нанесенной смертью отца, и уже находясь в состоянии ремиссии, я больше всего боялась рецидива.
– Я не хотела быть для тебя чужой, – сказала я, обливаясь слезами. – Это было выше моих сил. А потом вдруг я наткнулась на это объявление: дом престарелых искал психолога. Я недолго колебалась и даже не отдавала себе отчета, правильно ли я поступаю. Мне очень тебя не хватало, и тут представилась возможность оказаться рядом с тобой, не будучи твоей внучкой.
Она улыбнулась той улыбкой, которую я так любила. Я больше не могла себя сдерживать: я кинулась в ее объятия и сжалась в комок в руках этой женщины, которую я так боялась потерять навсегда. Она посмотрела на меня с удивлением.
– Мы всегда так с тобой сидели, когда ты приходила ко мне по средам, это было частью нашего еженедельного ритуала.
Она крепко обняла меня.
– Я рассчитываю на тебя. Думаю, ты поможешь мне оживить воспоминания. И, кроме того, у нас еще будет много других, не менее приятных воспоминаний, моя дорогая.
Несколько минут мы продолжали сидеть, прижавшись друг к другу, пока не раздался стук в дверь.
– Войдите! – крикнула Мамину, которая, как и я, не хотела разжимать наши объятия.
На пороге появился Густав в элегантном сером костюме и с розой в петлице.
– Моя будущая супруга уже готова? – спросил он, входя в комнату.
– Малышка поделилась со мной своей тайной, – сказала Мамину.
Он покачал головой, улыбаясь:
– Наконец-то! Отныне она может называть меня Папину!
105
Мы ехали с матерью в машине к мэрии. Я сидела на пассажирском сиденье и чувствовала себя провинившимся ребенком в своих лодочках без каблуков.
– Мама, ты сердишься на меня?
– Нет… Хотя, думаю, мне потребуется время, чтобы все понять. Ведь ты мне сказала, что не сможешь присутствовать на свадьбе твоей бабушки. Для меня было шоком, когда я тебя увидела, а потом Кароль рассказала, что ты была здесь все это время…
Она пыталась это скрыть, но я чувствовала грусть в ее голосе. Я опустила голову, понимая, как сильно я ее ранила.
– Сожалею, мама, я не хотела тебя обижать. Мне просто нужно было побыть одной, чтобы вновь обрести себя и быть рядом с Мамину. Чтобы все было как раньше. И потом я не хотела беспокоить тебя. Я сама не понимала, что со мной и где я нахожусь. Надеюсь, ты простишь меня…
– Я не сержусь на тебя, моя взрослая дочь. Ты поступила так, как считала нужным. Я не могу тебя судить. Сейчас тебе лучше, и это главное. Но мне грустно от того, что ты опять уезжаешь.
– Я буду часто приезжать к тебе, обещаю. И ты приедешь ко мне, мы побродим по Парижу, и это будет здорово!
Томительная тишина повисла на несколько долгих минут. Уголком глаза я видела, как она время от времени поворачивает голову и смотрит на меня. Один раз она чуть было не открыла рот, но тут же закрыла его. Я знаю, что она хотела мне сказать. Слова застревали у нее в горле, жгли глотку, но она их так и не произнесла.
Я вспомнила напутствие Мамину. Здесь и сейчас.
Не нужно ждать наступления каких-то экстраординарных событий, чтобы сказать эти три слова тем, кто так много значит в твоей жизни.
Для этого как раз наступил момент.
Срывающимся от волнения голосом я произнесла эти три слова той, которой я дорожу больше всех на свете.
– Я люблю тебя, мамочка.
Я не отрывала глаз от дороги. Больше того, что я сегодня совершила, я не могла от себя требовать…
106
В мэрии было полным-полно народа. Вся семья Мамину в сборе. И это моя семья. Моя мать, сестра, крестник, мои дяди и тети, двоюродные братья и сестры. Я никогда не видела Густава таким серьезным. Мне показалось, что он навсегда сбросил с себя маску клоуна. Проходя мимо меня к своему стулу, стоящему напротив стола мэра, он прошептал мне на ухо:
– Многие рады, что я вхожу в вашу семью, и желают мне счастья. У меня голова идет кругом, но я уже чувствую себя счастливым среди всех вас! А ведь я думал, что у меня никогда больше не будет семьи…
Мать крепко держала меня за руку. Мамочка, не бойся, я больше не сбегу от тебя. Только что она поправила мне волосы и долго и пристально посмотрела мне в глаза. Моя сестра сфотографировала нас в этот момент, потом мой крестник выхватил у нее фотоаппарат: «Я вас сейчас сниму всех троих!» – заявил он неокрепшим голосом. Он сделал четыре снимка. Все они были размытыми, плохо откадрированными, несовершенными, но зато правдивыми. Однажды я буду перебирать их морщинистыми руками, вспоминая этот магический момент, когда мы собрались вместе: моя мать, сестра и я, и в каждой из нас жила частичка отца.
Среди приглашенных были и пансионеры. Они пришли почти все, не считая Леона и Мины, которая плохо себя чувствовала. Они вытащили на свет божий из шкафов свои праздничные наряды и костюмы, которые, как они думали, им больше не пригодятся. Они посетили парикмахера, с гордостью сообщив ей, что будут присутствовать на свадьбе. В их взглядах светилось нечто особенное, что свойственно всем великим моментам: смесь гордости, счастья и усталости. Они сидели в глубине зала, предоставив первые ряды членам семьи. Обитатели «Тамариска» носили разные фамилии, у них не было общих родственников и общих воспоминаний, но все они, чинно восседающие на стульях, тоже были семьей. Именно так я их и воспринимала.
Контингент работников прибыл в полном составе. Они-то уж точно не предполагали, что однажды в «Тамариске» сыграют свадьбу. Оригинальное мероприятие, с их точки зрения. Грег и Марин перебрасывались взглядами, и я бы не удивилась, если бы вскоре получила приглашение на их свадьбу. Одно меня беспокоило: лишь бы диджей не поставил музыку из «Грязных танцев».
И музыка зазвучала в мэрии. Изабелль захлопала в ладоши. Послышался голос Франка Михаэля. Люсьенна тут же пришла в возбуждение:
– Это «Поговорим о любви», его лучшая песня! Где он?
– В магнитофоне, – ответила Марин, одним махом сокрушив ее мечты.
Все взгляды были обращены на дверь. С минуты на минуту должна была появиться Луиза под руку с моим дядей. Когда мэр спросила их, какую церемонию они предпочитают: сокращенную или в более традиционном духе, с музыкой и украшением зала, – они в один голос заявили, что хотят, чтобы все было в полном объеме.
