– Это запрещено. Видимо, после войны под песком осталось много боеприпасов, и мы можем взлететь на воздух.
– Какая же ты зануда, Джулия… – произнес он.
Марин не выдержала и вставила свое веское слово:
– Зато у нее много других замечательных качеств! Она щедрая, веселая, очень умная, и если она приведет себя в порядок, то будет писаной красавицей!
Я напряглась в ожидании, что она сейчас добавит: «И все это за весьма скромную сумму в 99 евро. Выгодное дельце, месье, если вы на ней женитесь, мы предоставим вам гарантию на десять лет!» Но нет, она просто улыбнулась, очень гордая собой. К счастью, Рафаэль, кажется, не заметил ее маневров, поглощенный созерцанием солнца, утопавшего в океане. Я вытащила сандвич из сумки и села рядом с ним. У моих Тенардье
[28] чуть не случился инфаркт.
– Как ты нашел свою бабушку? – спросила я его.
– Знаешь, ты права: она действительно хорошо себя чувствует, раз ее первые слова относились к моей недавно появившейся седине! – ответил он, улыбаясь.
– Это совсем не заметно! Правда, Джулия? – воскликнула Марин.
Мой злобный взгляд, брошенный в ее сторону, заставил ее замолчать. Сейчас я ее утоплю.
– В любом случае, – продолжил он как ни в чем не бывало, – мне спокойнее, когда я убедился, что ей хорошо. Ты не представляешь себе, как я разозлился на свою мать, когда узнал об ее решении поместить бабушку сюда. Мне казалось, это верная смерть. А сейчас Роза строит планы на будущее, радуется жизни и даже попросила купить ей компьютер, после того как я ей в двух словах объяснил, как он работает.
Марин уселась у ног Грега, он обнял ее. Вчетвером мы любовались закатом, наблюдая, как солнце погружается в океан. Наклонившись, Рафаэль прошептал мне на ухо:
– Как дела у Бумазеи?
Черт возьми, зря я надеялась, что этот шедевр эпистолярного творчества потеряется по дороге или Рафаэль забудет о нем. Произошло худшее, и теперь вряд ли стоит даже пытаться произвести хорошее впечатление.
– Боюсь, у нее все плохо. Я запретила ей приближаться на пушечный выстрел к моему компьютеру. Я и раньше догадывалась, что не могу ей полностью доверять. Она наказана, скатана в рулон и уложена рядом со своим заклятым врагом – пижамой с блестками в виде сердечек.
– Какой ужас, – произнес Рафаэль с гримасой отвращения.
– Да, я знаю. Это тяжело. Хочешь чипсов?
Как бы мне ни было стыдно за свое письмо, эта история с пижамой дала нам повод завязать разговор. Грег и Марин целовались взасос, им было не до нас. А может, они решили, что поцелуи, как и зевота, заразительны и вызывают у наблюдателей желание заняться тем же. Время от времени они прекращали исследовать рты друг друга с помощью языков и принимались отыскивать у нас общие черты.
Рафаэлю было тридцать четыре года, мне – тридцать два: «С ума сойти, вы же родились в одном десятилетии!»
Рафаэль работает в Лондоне графическим дизайнером и занимается разработкой проектов видеоигр: «А Джулии нет равных в умении рисовать грибы Марио!
[29]».
Рафаэль ненавидит чипсы, сбрызнутые уксусом: «А Джулия никогда не заправляет салаты!»
Рафаэль делит квартиру с одним французом: «А мы постоянно устраиваем посиделки втроем!»
Рафаэль живет в Лондоне, но ему так не хватает океана: «Совпадение! Джулия тоже обожает океан!»
Они не вняли моим незаметным призывам прекратить болтовню и довели меня до того, что я была готова растерзать их в клочья. Но все было бесполезно: они не понимали, что переходят границы. Рафаэль, заметив мой удрученный вид, подмигнул мне и вдруг выдал:
– А еще я умею делать вертолет на члене
[30]. Уверен, ты летала на вертолете, Джулия?
Я изо всех сил старалась сохранить серьезный вид, но обескураженные лица коллег свели на нет мои усилия. Рафаэль, казалось, не до конца понимал, что он только что ляпнул, отчего я расхохоталась еще громче. Наконец-то мне представилась возможность, которой были лишены Бонни и Клайд
[31], – поставить точку в их провальном плане. Как по команде, они оба вскочили.
– Мы пойдем за мороженым, скоро вернемся! – сказал Грег.
– Будьте благоразумны! – кривляясь, произнесла Марин.
Они скрылись из вида, прежде чем мы успели сказать им хоть слово.
Слово «скоро», видимо, по-разному понимается разными людьми. Через час уже наступил вечер. Группы отдыхающих появились на пляже, освещенном прожекторами, мы доели чипсы и исчерпали все темы для разговора, включая малозначительные – такие как работа, учеба, забавные случаи и более личные, имеющие для каждого из нас большое значение: семья, любовные истории, раны, нанесенные жизнью, планы на будущее. Мы с полуслова понимали друг друга, он смешил меня, и я, кажется, также показалась ему забавной. У нас было гораздо больше общих точек соприкосновения, чем Грег и Марин могли себе представить. Я чуть было не принялась с ним откровенничать, но, вспомнив, что он внук нашей пансионерки, а значит, в каком-то смысле наш клиент – или, может быть, из-за своей чрезмерной осторожности, – решила не открывать перед ним свою душу. Эта сдержанность также нас объединяла, потому что он решил преодолеть охватившее нас обоих смущение и предложил:
– Пойдем купаться!
Я нахмурилась.
– Тебя что, удар хватил? Сейчас я тебя осмотрю: подними руку и повторяй за мной движения…
– Хватит, Джулия, я серьезно! Посмотри, сколько людей купается, неужели тебе не хочется окунуться?
– Честно говоря, нет.
– Ты боишься?
– Совсем нет! – произнесла я громче обычного.
– Тогда пойдем! Увидишь, как это здорово, тебе понравится!
