– Нам надо перестать мучить себя, – тихо сказал Игорь. – Да и вообще, не о себе нужно думать, а о нем. Это неправильно, это эгоизм – считать, что все всегда на тебе сходится, и плохое, и хорошее.
Валентина еще всхлипывала, но он видел, что ей становится легче. Наверное, он сумел подыскать нужные слова. Только это были слова для нее – для него же они пока не годились. Внезапно, решив, что больше никогда не сумеет заговорить об этом, Игорь спросил:
– Ты сказала, Федя боялся огня и замкнутого пространства. Как ты думаешь, он… помнит что-то?
Валентина прислонилась к стене, отстранившись от него.
– Нет. Ему ведь и трех лет не исполнилось, в этом возрасте дети себя обычно не помнят. Но потрясение было слишком сильное. На подсознательном уровне воспоминания сохранились, вот и вылезали в виде страхов. Это мне психиатр говорил. – Она вздохнула. – Феденька почти до школы часто видел кошмар, как будто окна в доме замуровываются сами по себе. Просыпался, плакал, кричал, что «окна зарастают». Я брала его на руки, шла с ним к окну. Он смотрел, трогал стекло ладошкой. Только потом успокаивался, засыпал у меня на плече. Еще иногда ему чудилось, что людей забирают черные вихри. Снилось, будто он бежит, а чернота ест людей, до него уже добирается…
Валентина замолчала, погрузившись в воспоминания. Игорь ждал, что еще она скажет.
– Постепенно сны прекратились. Федя подрос, пошел в школу. Больше не будил меня криками. А потом стал совсем взрослый. Если и были у него кошмары по ночам, он, видимо, справлялся сам. Я в помощницы больше не годилась.
– А Фаечка? – вырвалось у Игоря. Он и сам не знал, какой ответ хочет получить, спрашивая о погибшей дочке.
Общее горе не сплотило их с Валентиной, наоборот, развело в разные стороны. Возможно, они были слишком глупы, чтобы вести себя правильно. А может, просто молоды. Ведь молодость жестока и не знает компромиссов; милосердие ей тоже часто неведомо, потому что она стремится к безупречности.
Валентина открыто винила Игоря: в день трагедии она была на работе, с детьми сидел муж. Уложив детей спать, он отправился в магазин – близко, через дом. Его не было пятнадцать минут, и за эти короткие мгновения вся жизнь переломилась пополам.
Игорь готов был душу отдать, умереть, только бы перемотать время назад, как пленку, чтобы оказаться в нужный момент рядом, суметь спасти детей. Он и сам обвинял себя, не искал оправданий, но жена, видя, как он мучается, не утешала, а кричала, что ненавидит.
Не могла простить, хотя оба знали: на месте Игоря могла оказаться и Валентина, ведь они постоянно это практиковали – ходили за покупками, пока дети днем спят. Такой выход казался разумным: есть ли смысл таскаться с малышами по магазинам, стоять в очередях?
Могли оказаться в такой ситуации оба – но оказался-то он…
Жизнь стала невыносимой, и чем дальше, тем хуже. Крики и обвинения сменились ледяным молчанием. Игорь видел, что неприятен жене, что она едва выносит его присутствие. Если он случайно дотрагивался до нее, Валентина дергалась и сжималась, точно ее коснулось что-то особенно мерзкое – жаба или змея. Даже общение с сыном не приносило радости: Феденька постоянно плакал, видимо, тоскуя по сестричке, и успокаивался только на руках у матери. К тому же Игорь стал бояться, что сделает что-то не то и не так, навредит малышу, поэтому избегал сына. Он пропадал на работе, старался прийти домой как можно позже, начал попивать.
В итоге раздавленный горем Игорь сказал жене, что хочет уйти от нее. Она ответила, что так будет лучше, совместного будущего у них нет, нужно начать жизнь с чистого листа.
– Федя совершенно забыл Фаечку – дети быстро забывают, – проговорила Валентина. – Тот же психиатр советовал позволить ему забыть, велел не рассказывать, что у него была сестра. По крайней мере, пока он не подрастет. Я все собиралась рассказать, на могилу к Фаечке сводить, да так и не собралась. Правда, один раз случилось кое-что… – Она замялась, подбирая слова. – Ему было лет двенадцать, может, чуть больше. Он рассказал, что утром, когда умывался, посмотрел в зеркало, а там вместо него отразилась незнакомая девочка. То есть не совсем незнакомая. У девочки было его, Федино, лицо. «Она была так похожа на меня! – говорил он. – Как будто это я превратился в девочку».
– Что ты ему ответила?
Валентина пожала плечами.
– А что тут скажешь? Что еще не проснулся, вот и почудилось. Тем более это с тех пор не повторялось.
– Наша память непредсказуема, – задумчиво проговорил Игорь.
– Знал бы ты, как я жалела! – вдруг с мукой в голосе выкрикнула Валентина. – Как раскаивалась, ругала себя последними словами! Только поздно.
– Я тоже.
– Ты не понял, – Валентина спрятала лицо в ладонях и помотала головой. – Раз уж мы сейчас про вину и прощение… Так уж надо до конца. В смерти Фаечки ты виноват не больше меня – я всегда это знала, даже тогда. Мне было плохо, ужасно плохо, я была зла на весь мир, и особенно – на себя. Думала, не заслуживаю ничего хорошего, должна наказать себя, уничтожить то, что еще у меня оставалось. Я не понимала, что любовь можно увеличить, разделив, а горе, если поделить на двоих, можно чуточку уменьшить. – Глаза Валентины были сухими, опаленными болью. – Не ты, а я перед тобой должна извиняться. Из-за меня ты уехал, семьи не стало, Федя рос без отца. Прости. Если сможешь, конечно. Давно уже надо было прощения попросить, только духу не хватало. Но я все равно рада, что сказала это тебе. Хотя бы сейчас.
Игорь хотел ответить и не смог. Валентина давно ушла, а он все стоял и стоял на лестничной площадке, и в глубине души зарождалось понимание, что многолетний толстый лед между ними все-таки может быть сломан.
Валентина устала наматывать круги в коридоре и вновь присела рядом. В этот момент дверь палаты открылась, и они оба, как солдаты по команде, не сговариваясь, вскочили и замерли плечом к плечу, глядя на доктора.
– С Федей… – сказали хором и так же синхронно умолкли.
Врач замахал руками: мол, все хорошо.
– Нам с вами нужно обсудить некоторые моменты. Дело в том, что Федор находится здесь уже почти два месяца, – проговорил он, – и мы не можем сказать, сколько месяцев или лет он пробудет в теперешнем состоянии. Мы сделали все, что могли. Пациент самостоятельно дышит и…
– Но ведь он нуждается во врачебном уходе, – сказал Игорь. – Вы не можете выбросить его на улицу!
– Никто не говорит, что его выбросят! Но и вы поймите. Необходимые манипуляции можно проводить и в другом месте, а здесь…
– Вы хотите избавиться от нас, потому что уже не надеетесь, так? И боитесь, что в случае… – Валентина задохнулась, но перевела дыхание и продолжила: – В случае чего мы вам испортим показатели?
Доктор возмутился и стал уверять их, что это не так, что Валентина передергивает и не хочет спокойно разобраться. Они все втроем принялись говорить – горячо и нервно, перебивая один другого, потому что ни один не был уверен в правоте своих слов. Игорь участвовал в разговоре и в то же время будто смотрел на происходящее со стороны.
