– Вовсе не домашним, а консервированным. И я не просил. Я и есть-то не хотел. Так и сказал Пегги: есть не хочу.
– А тогда зачем она поперлась в кухню?
– Приготовила мне чай.
– Чай! – Дороти скривилась, как будто я сказал «опий». – Она сделала тебе чай?
– А что такого?
– Ты же не любишь чай!
– Это лечебный чай, для горла.
– Ах, для твоего горлышка! – с притворным сочувствием проговорила Дороти.
– У меня ангина.
– Заурядная ангина, но все всполошились. Почему оно так всегда? Толпы преданных сиделок наперегонки бегут о тебе позаботиться.
– Ну к-к-кому-то надо этим заняться, – сказал я. – Ты-то не очень обо мне заботишься.
Дороти промолчала. Затем развернулась, взяла свою сумку и вышла на веранду. Было слышно, как она шваркнула сумку на стол и села в скрипнувшее вращающееся кресло.
Дурацкая ссора. Временами размолвки у нас случались. А у кого их не бывает? Мы же не в сказке живем. Однако именно эта ссора выглядела особенно глупой. По правде, я терпеть не могу, когда обо мне пекутся, и нарочно выбрал себе не заботливую жену. А Дороти вовсе не против, чтобы кто-нибудь сделал мне чай. Она даже, наверное, рада. И вот идиотская перепалка из-за ничего, но теперь каждый забился в свой угол и не знает, как из него выбраться.
Закряхтев, я встал с дивана и через прихожую прошел в спальню. Беззвучно притворил дверь, сел на кровать, скинул ботинки и снял фиксатор. (Я ношу полипропиленовый фиксатор голеностопа.) Липучки затрещали, и я сморщился: Дороти догадается, что я укладываюсь в постель, а хотелось, чтобы она маленько помучилась – чем я там занят?
Я затих и прислушался, но уловил только легкий скрип. Нет, это не кресло и не кожаная сумка. До веранды слишком далеко. Наверное, скрипнула половица в прихожей.
Я растянулся на сбитых простынях и уставился в потолок. Сна ни в одном глазу. Ясное дело. Я же проспал весь день. Пожалуй, стоит пойти в кухню и начать готовить какую-нибудь вкуснятину, аромат которой выманит Дороти с веранды. Как насчет гамбургеров? У нас вроде был фунт…
Опять скрип. Уже громче. Даже не скрип, а протяжный треск, завершившийся ударом, после которого что-то мелко задребезжало, зазвякало и застучало. Мелькнула мысль (я понимаю всю ее нелепость), что Дороти, видать, разозлилась не на шутку. Но я тотчас сообразил, что она не тот человек, который в гневе все крушит. Я сел, сердце мое колотилось.
– Дороти! – окликнул я и неуклюже слез с кровати. – Дороти! Что там такое?
В одних носках я шагнул к двери и лишь тогда вспомнил о фиксаторе. Я могу ходить и без него, только очень медленно. Вернуться и надеть? Нет, некогда. А куда я задевал свою трость? Поди знай. Я распахнул дверь спальни.
И будто очутился на краю леса.
Вся прихожая была завалена сучьями, листьями и кусками коры, чешуйки которой плавали в пыльном мареве. Невесть откуда что-то выпорхнуло – то ли пичуга, то ли крупный жук. Слышался разрозненный грохот – вывалилась оконная рама, что-то деревянное ухнуло на пол. Я ухватился за сломанную ветку и, опираясь на нее, протиснулся вперед. Я еще не понимал, что произошло. Я был ошеломлен, нет, даже скорее в шоке, сознание мое сбоило. Я только понимал, что в гостиной лес этот еще гуще, а Дороти осталась на веранде, которую не разглядеть за листьями и ветвями с меня толщиной.
– Дороти!
Тишина.
Я стоял возле журнального столика. Я видел его край с окантовкой иониками. Не странно ли, что слово «ионики» легко пришло на ум? Я снова посмотрел вперед и понял, что сквозь эти джунгли на веранду не пробьешься. Тогда я двинулся обратно, рассчитывая выбраться из дома через парадную дверь и попасть на веранду с улицы. На пути в прихожую я миновал диван (сейчас неразличимый) и тумбочку, на которой лежал радиотелефон, усыпанный ошметками коры. Я его схватил и нажал кнопку вызова. О чудо, телефон откликнулся гудком. Я старался натыкать 911, но руки у меня так тряслись, что палец попадал на «решетку» вместо девятки. Наконец с очередной попытки я набрал номер и поднес трубку к уху.
– Пожалуйста, охарактеризуйте происшествие, – сказал женский голос.
– Что?
– Происшествие охарактеризуйте, пожалуйста, – повторил голос.
– Что?
– Требуется полиция? – утомленно спросил голос. – Пожарная служба? Скорая помощь?
– Да, п-п-пол… не знаю… Пожарные! Нет, «скорая»! «Скорая»!
– Что случилось, сэр?
– Д-д-дерево упало! – сказал я и только сейчас сам понял, что произошло. – На мой дом упало дерево!
Оператор ужасно медленно зарегистрировала мой вызов, словно подавая пример, как надо себя вести. Но я должен действовать! Я не могу стоять столбом! Где-то я читал, что специальное оборудование службы 911 само определяет адрес абонента, и теперь не понимал, зачем все эти вопросы, ответ на которые должен быть известен.
– Мне надо выйти! Выйти надо! – сказал я, словно малыш, который просится пописать. Мне вдруг жутко захотелось отлить, и я подумал, скоро ли смогу заняться столь земным делом.
Вдали завыла сирена. До сих пор не знаю, по моему ли вызову прибыла помощь. Во всяком случае, я, не простившись, бросил трубку и заковылял в прихожую.
Я открыл дверь и вновь уткнулся взглядом в дерево. Почему-то казалось, что на улице его уже не будет. Я продирался сквозь ветви, отплевываясь мошкарой и песком. Пронзительный вой сирены резал слух точно ножом. Наконец он смолк, и я, выбравшись из ветвей, увидел броскую ярко-красную пожарную машину, за которой остановилась «скорая помощь». Человек в полном пожарном облачении (зачем оно?) выпрыгнул из кабины и крикнул:
– Не шевелитесь! Оставайтесь там! Сейчас подадут носилки!
Я не остановился: как же они узнают, куда подать носилки, если я не покажу?
– Стойте! – гаркнул пожарный, а санитар «скорой помощи» (без всяких носилок) подбежал ко мне и взял в захват, не хуже смирительной рубашки.
– Не двигайтесь! Стойте на месте! – выпалил он, дыхнув соусом чили.
– Я вполне могу передвигаться, – сказал я.
– Джей Би! Тащи сюда носилки!
Видимо, пострадавшим они считали меня. В смысле, только что пострадавшим. Я пихнул санитара.
– Там моя жена! – сказал я. – Он-н-н-на…
– Все в порядке, дружище. Успокойтесь.
– Где она? – спросил пожарный.
– Вон там… – Я махнул рукой, перевел взгляд на дом и увидел, что его северной части больше нет. Нет ничего, кроме упавшего дерева.
– Ох ты! – выдохнул пожарный.
Я знал это дерево. Белый дуб. Огромный, добрых полтора фута в обхвате, он вырос, наверное, задолго до постройки дома, а теперь стоял на нашем заднем дворе и так сильно кренился в сторону крыши, что каждый сентябрь я просил рабочих, занимавшихся обрезкой крон, его проверить. Однако всякий раз они заверяли, что дерево здоровое. Да, старое, с поредевшей листвой, но здоровое. «И потом, если вдруг что, – говорил десятник, – большого урону не будет, потому как дуб слишком близко к дому. Он просто навалится на крышу, и все. Разогнаться не успеет».
