Куда подевался весь этот пыл? Слава богу, теперь я совсем другой.
Одно время я увлекся фокусами. Днями напролет репетировал, а потом приставал к взрослым: «Возьмите любую карту. Мне не показывайте. Стоп! Ну зачем показали-то!»
Еще я мечтал стать эстрадным комиком. Заучивал анекдоты из журналов и затем опробовал их на родных: «Идет, значит, по улице человек, согнулся в три погибели, на спине тащит огромные напольные часы. Несет их, значит, в ремонт. Встречает он приятеля, тот ему… ему… говорит…»
И тут меня разбирал дикий смех. Ей-богу, мне казалось, что смешнее анекдотов не бывает. «А ты не пробовал, говорит приятель, не пробовал…»
От смеха я задыхался и стонал. Из глаз текли слезы, сводило живот, а слушатели мои, дядюшки и тетушки, лишь недоуменно улыбались.
«Ты не пробовал купить наручные часы?» «Что-что?» – не разбирала аудитория, ибо я уже был неспособен к членораздельной речи. Но повторить реплику я не мог, поскольку от смеха катался по полу.
Теперь и эту сцену я видел со стороны: парень что-то бессвязно лопочет и, согнувшись пополам, заходится безудержным смехом.
Неудивительно, что я не обзавелся детьми. Они бы нагнали тоску.
Когда я ухаживал за Дороти, о детях мы почти не говорили. Кажется, раз-другой она обмолвилась, что дети ее не интересуют, но обсуждением вопроса это не назовешь. Стало быть, потомства не будет, поскольку Нандина в ее возрасте вряд ли выйдет замуж. Наш род закончится нами.
Может, оно и к лучшему, думал я.
– Ты не понял, что все изменилось, – рассказывала мать. – Из больницы ехал такой счастливый, все егозил, радовался, что возвращаешься домой. Мы с отцом глазом моргнуть не успели, как ты соскочил с сиденья…
– Я не хочу этого слышать, – сказал я.
– …а нога твоя подломилась, и ты со всего маху грохнулся на тротуар. Но не заплакал. Хочешь улыбнуться, а у тебя только половинка рта слушается, и ты смотришь так растерянно, но все равно пытаешься…
– Мам, не надо! Сказал же, я не хочу этого слышать.
Матушка порой бывала раздражающе бестолковой. Я понимаю, она хотела как лучше, но я, похоже, только и делал, что ее осаживал: не надо! уйди! я сам! Не было случая, чтоб она не крикнула мне вслед:
– Не забудь трость!
– Она мне не нужна.
– Нет, нужна. Вспомни, что давеча случилось на стадионе «Мемориал».
Я стискивал зубы и, отвернувшись, ждал, пока мать принесет мою трость.
Она умерла в 1998-м, всего через полгода после отца. Обоих скосил инфаркт. Теперь вспоминаю мамину хлопотливость, и она не раздражает. Напротив, трогает. Но если б сейчас матушка объявилась и стала пенять, почему это улегся в майке, которую носил днем, я бы опять рявкнул: «Отстань, сказано! Мне хорошо!»
Впервые после смерти Дороти я уснул почти мгновенно. Мне приснилось, что Джимми Вантидж по-прежнему живет по соседству, хотя он переехал еще в конце седьмого класса. Мы пошли искать черепах в парке «Каменистый ручей». Но Джимми шел так быстро, что я за ним не поспевал. Потом я уже просто полз по тротуару и кричал, чтоб он меня подождал. Это странно, обычно в своих снах я абсолютно здоров. И чуть ли не летаю. Однако в этом сне я корчился и задыхался. Утром на миг показалось, что у меня еще саднит ладони, стертые о тротуар.
Я знаю, кого надо вызвать, сказала Нандина, «Кровельщиков в цилиндрах». Когда-то они перекрыли нам крышу и, конечно, поймут, что нынешний заказ – первоочередной.
– Сегодня же им позвоню. А ты свяжись со страховщиком. Или уже связался?
– М-м-м…
Нандина одарила меня взглядом, полным долготерпения, – дескать, чего от тебя, увальня, ждать-то? Я не люблю этот взгляд. В кухне мы завтракали кукурузными хлопьями с чаем – наше традиционное семейное меню, которое я уже давно поменял на кофе и тосты. В блокноте сестра составляла список дел на день. Этот блокнот я тоже не люблю.
– Не хлопочи, – сказал я. – У меня все под контролем.
– Можно узнать, что – все?
– Ну, страховщик, крыша… И одной крышей дело не обойдется. Ты-то не в курсе. Тут нужен генеральный подрядчик.
– Есть такой на примете?
– Конечно.
Сестра смотрела недоверчиво.
– Зовут его… Его зовут… – тянул я, словно брал разбег для тройного прыжка, – Гил Брайан. – Имя всплыло, когда я припомнил влажные блестящие подглазья. – Сегодня позвоню ему и скажу про потолок в прихожей.
– Ну что ж, ладно. – Нандина как будто огорчилась.
Я настоял, чтобы в город мы ехали каждый на своей машине:
– А то вдруг ты раньше освободишься?
– Ничего, я под тебя подстроюсь.
– И потом, я, наверное, заеду к себе – кое-что забрать.
– Хочешь, я с тобой?
– Не надо.
Честно говоря, я не собирался к себе заезжать. В комоде и шкафу было полно моей старой одежды, а я вовсе не привередлив. Мне сгодятся и растянутые мальчиковые трусы, и джинсы с высоковатым поясом, и рубашка «оксфорд», которую я носил еще в восьмом классе. Говорят, «оксфорд» моден во все времена, но у этой был мягкий воротничок. Да бог-то с ним. Бриться можно одноразовыми станками, которые нашлись у сестры в ванной. Вообще-то я бреюсь электробритвой. В обеденный перерыв надо будет купить новую.
Впервые я осознал, что не могу видеть свой дом, – мне легче купить новую электробритву, чем из ванной забрать старую.
Приехав на работу, я закрылся в кабинете и оставил сообщение на дежурном телефоне страховой компании, поскольку никогда не обращался к своему агенту и даже имени его не помнил. Затем в поисковой строке набрал гил брайан подрядчик балтимор. Гила не нашлось, однако интернет предложил «Подрядную компанию братьев Брайан». Я набрал указанный номер, и мне ответил живой человек.
– Ал-ло? – чересчур громко произнес мужской голос.
– «Братья Брайан»?
– Ага.
– Гил Брайан?
– Не-а.
– Но у вас есть Гил Брайан?
– Ага.
– Могу я с ним поговорить?
– Отлучился.
– Можно оставить ему сообщение?
– Лучше я дам его мобильник.
Я записал номер, но сразу не позвонил. Разговор с другим Брайаном меня утомил.
А что, если дом продать? Выставить на продажу как «требующий ремонта»? (Точно!) Можно кому-нибудь заплатить, чтоб собрал мои пожитки, чтоб сам я туда носу не казал. Наверняка кого-нибудь можно нанять. А я сниму себе квартиру с обстановкой. Если с ней что не так, всегда можно снять другую.
«Наблюдение за птицами» отправилось к Айрин, а я редактировал очередной заказ – «Мою войну» Джорджа С. Хогана-старшего. Меж собой мы ее называли «Битва чертовой дюжины». Почему столько мужчин считают военную службу главным событием своей жизни? Они могут дожить до девяноста с гаком, не раз жениться и наплодить кучу детей, добиться немалого успеха в профессии, однако наиважнейшим своим опытом назовут Вьетнам, Корею или высадку в Нормандии. В случае с мистером Хоганом постичь это было особенно трудно, поскольку его личная война выглядела скукой зеленой. Моего лучшего друга по службе звали Сай Хелм. Классный был парень. О лучшем приятеле, чем старина Хелм всегда говорю я, нельзя и мечтать.
