– Я не знала, что это был твой отец, мне очень жаль. Тот… сосед, о котором ты рассказывала…
– Мне тоже жаль, поверь, – кивнула она, оборвав меня на полуслове. Мы обе замолчали, словно любое продолжение этого разговора было бы нарушением какого-то негласного протокола о неразглашении.
– Скажи, а тебе не жалко… Кукоша? – все-таки решилась я спросить.
Майя подняла на меня взгляд, и что-то в ее глазах снова заставило меня похолодеть и поежиться, словно в жарком коридоре резко похолодало. Словно рядом с нами появился какой-то полный ненависти призрак, источающий холод.
– Почему я должна его жалеть, Лиза? Он сделал то, что сделал. Это был его выбор. У него этот выбор был, разве нет? Он мог оставить рукопись лежать на столе, верно? Но нет, он ее взял и украл. – И она пожала плечами, давая понять, что не желает больше об этом говорить. – Мы на дачу-то поедем? Ничего не меняется?
– Да-да, едем, конечно. Вот, Герман нас повезет в пятницу. Да, Гера? Кстати, наконец-то ты хоть с нами в покер поиграешь.
– В покер? – Гера снова высунулся из кухни. – Но я же не умею.
– Странно! – удивилась Майка. – Ты же математик вроде? Как же ты в покер не играешь?
– Во-первых, я физик. А во-вторых, у меня нет миллионов, чтобы проиграть. Хотя Лиза говорила, что вы вроде без денег играете.
– Без денег только дети играют, – фыркнула я. – А мы – на триста рублей.
– Это сколько ж играть, чтобы проиграть дома и миллионы, – усмехнулся Герман. – Впрочем, если ты меня научишь, я с удовольствием. С тобой я все – с удовольствием. – И он потянулся, чтобы поцеловать меня.
Майка смотрела на нас спокойным, даже отрешенным взглядом. Я подумала, как странно, что она так спокойна. Я совсем ее не знаю. Совсем.
– Передавай Сереже привет, – сказала Майя и повернулась к выходу. Герман отстранился и помрачнел. Майка выбрала момент и подмигнула мне, но я это еле заметила.
Как только она ушла, я побежала, нашла свой треснутый телефон в куче журналов и книг – они временно заменяли нам телевизор – и позвонила Файке.
– Ну же, ну. Бери ты эту чертову трубку, – злилась я, потому что мне не терпелось спросить у сестры, что она думает… кое о чем, что беспокоило меня. Оно беспокоило меня уже некоторое время, но только теперь я вдруг совершенно точно поняла, почему и что именно.
– Ну чего тебе, – вместо «здрасте» бросила мне заспанная моя сестра и громко зевнула.
Я посмотрела на часы, чисто рефлекторно, – было около семи часов, солнце, как говорится, еще высоко. Не время спать ложиться. Или вставать, с моей сестрой понять невозможно.
– С добрым утром, – подколола ее я.
– С добрым. И что стряслось на этот раз? – полюбопытствовала она.
– Вставай, а то тебя реально сочтут за компьютерного вампира и примутся кормить чесноком.
– Я не люблю чеснок, – согласилась Фая. – Но и кровь не люблю.
– А чего ты у меня тогда столько ее повыпила? – хмыкнула я.
– Ну, раз уж ты нас разбудила… рассказывай, чего надо.
– Нас? – вытаращилась я и густо покраснела. Каждый раз, когда Фая приводит ко мне своего Апреля, я смотрю на нее и не понимаю, что их может объединять. Он – спокойный красавец в костюме или на крайний случай в твидовом свитере. Она – верблюжья колючка в мятом балахоне с надписью «Не подходи, убью», да еще с такой уверенностью в себе, что и не подойдешь. К тому же пессимистка с вечно наполовину пустым бокалом из-под коньяка. Их объединяла любовь, их объединял секс. Это не укладывалось у меня в голове. С другой стороны, если посмотреть на меня и на Капелина… ужас. Любовь нелогична, она стреляет наугад, но если попадет – все, пиши пропало.
– Слушай, ты хорошо помнишь программу эту злополучную?
– Какую программу? Майкину? – спросила Фая, интонационно давая мне понять, что ничего хорошего от разговора не ждет.
– Да, Майкину, – подтвердила я. Плевать, что там Фая думает. – Ты можешь прийти ко мне? Срочно? Или я к тебе? Даже лучше, если я к тебе, у тебя хоть телевизор с компьютером есть.
– О господи, за что мне все это! – воскликнула Фая, но согласилась меня принять.
Я прибежала к ней через пятнадцать минут, с Василисой в коляске, с Германом и Вовкой позади меня. Игорь, флегматичный и, как всегда, великолепный в своих светло-серых домашних шортах и футболке поло, впустил нас в свою небольшую квартиру и церемонно предложил нам прохладительные напитки.
– Прохладительные напитки? – передразнила его Файка. – Воды им из-под крана дай.
– Вы, Фая, сейчас говорите совсем как ваша мама когда-то, – улыбнулся Герман. – И те же слова, и голос похож. Как там у нее дела?
– Дела у нее – хуже некуда. Ей нравится в этом ее Йемене. Она считает, что там она обретает новый смысл жизни. А мы меж тем живем без ее пирогов. Ну да ладно, не это же вас ко мне привело с Лизаветой. И, раз уж так, скажите, милейший Герман… как там вас по батюшке, чего это ты мне «выкаешь»? Обидно даже как-то.
– Это я ради высокопарности, – ухмыльнулся он.
– Фая! Запись? – спросила я.
Сестра пожала плечами, словно давая понять, как устала от моих номеров, но прошла в комнату и включила уже приготовленную и выставленную на паузу запись.
– И что ты хотела тут показать? – спросила она. – Чего еще мы не знаем о милейшем, добрейшем, а главное, честнейшем Иване Эммануиловиче?
– Не о нем, – покачала я головой, перематывая запись так быстро, как только могла. – Вот, смотри.
– Да на что? – Фая повернулась к телевизору.
Я не ошиблась, я хорошо запомнила этот момент, но я все равно сомневалась в себе. Все кричали, кто-то повскакивал со своих мест, адвокат наслаждался моментом, а Иван стоял в растерянности и повторял – и его можно было услышать вполне четко – «она печатала, печатала…» и много всего остального, в основном не имеющего никакого значения.
– Вот! Что он имеет в виду?
– Да откуда я знаю, – всплеснула руками Фая и, кажется, решила уйти. Я схватила ее за подол балахона.
– А ты посмотри еще раз, – настояла я. – Слышишь? «Она ПЕЧАТАЛА».
– И что?
– Получается, он видел, как Майя печатала книгу?
– Что? Да о чем ты, Лиза? – сморщилась сестра. – Что именно ты хочешь сказать.
– Что не мог он видеть, как она ПЕЧАТАЛА, не мог. Она ему целую рукопись дала. Книга к моменту их знакомства была давно написана. Я вообще тогда не понимаю, почему она ему дала почитать не книгу, а РУКОПИСЬ.
– Да какая разница? – возмутилась Фая, но ее Игорь, кажется, понял меня.
Он подошел и промотал запись.
– Он говорит искренне, – сказал Апрель. – Кукош ваш был в шоке.
