Что наделал этот человек, этот летчик?! Как он мог совершить такое?! И как это ужасно для несчастных жителей Мезенска — вот так нелепо погибнуть от руки своего же, советского человека, который расстреливал их столь же хладнокровно, как гестаповцев! Ну ладно, там, на берегу, он стрелял в женщин, потому что они все были подругами фашистов, но здесь, на этой бедняцкой толкучке…
— Слушай, — тронула она рукав Петруся, молча, угрюмо топавшего рядом, — ты пытался его спасти, да?
— Кого? — глянул он свысока, будто на дуру неразумную.
— Этого человека — ну, пилота. Ты его знаешь? Он немец, да?
Петрусь даже побледнел:
— С чего ты взяла? Что ты там насочиняла такого?!
— Ничего я не сочиняю, — зло ответила Лиза. — Элементарная логика! Лизочка должна была уйти с берега в час дня, потому что в два должен был прилететь самолет. Об этом знал отец Игнатий. Он сам проговорился, я помню, еще тогда обратила на это внимание. Теперь ты… ты сказал: «Его будут пытать в гестапо, он не выдержит…» И выскочил с винтовкой, даже не задумавшись, что явно не попадешь в него. Ты пытался избавить его от мучений? Или спасти и себя, и отца Игнатия, и других подпольщиков? Ты знаешь этого немца?
— Опять за рыбу гроши, — огрызнулся Петрусь. — Почему тебе вообще взбрендилось в голову, что он немец?!
— Да потому, что абы кто не подберется на фашистском аэродроме к истребителю, чтобы его угнать и спрятать на какой-то тайной посадочной площадке.
— Что-о? — Голос у Петруся даже сел от потрясения. — Откуда ты знаешь?!
— Голова у меня есть, голова на плечах! — Лиза для наглядности даже постучала себя по лбу согнутым пальцем. — Это не мог быть «мессер», поднявшийся с гитлеровского аэродрома. Такое не осталось бы в тайне, к тому же, я помню, там, на берегу, Шубенбах удивлялся, что в Мезенске есть истребительная авиация. Самолет явно был угнан, или вам удалось привести в порядок машину, совершившую вынужденную посадку в лесу, на какой-нибудь поляне. Летчика или убили, посадили вместо него своего, или он стал работать на наших. Наверняка это какой-то антифашист, камрад, так сказать. Только знаешь что? Этот ваш камрад зашел в своей борьбе с фашизмом слишком далеко! Он сегодня так старался уничтожить гестаповцев, что не обращал внимания на них, кого антифашисты вроде бы должны защищать. Он борется с фашизмом не ради людей, а во имя торжества идеи антифашизма! Но кому это нужно?! И если этот парень еще жив, если он оказался так глуп, что попался живым в руки гестаповцев, а потом из него выбьют, кто он и с кем связан, он окажет вам очень плохую услугу. Люди будут проклинать подпольщиков и партизан. Ты понимаешь это? Или, может быть, у него было такое задание: истребить как можно больше фашистов? А на жертвы среди мирного населения не обращать внимание? Партизаны, наверное, и раньше проводили какие-то диверсии, за которые страдали обыкновенные люди? Убивали какого-то матерого фашиста, а в отместку немцы сжигали целую деревню. Или расстреливали в городе всех жителей целой улицы, на которой был убит какой-то гитлеровский бонза… А как же! Земля должна гореть под ногами оккупантов! Причем растопкой вполне могут служить женщины и дети! Но ведь у них остаются родственники, остаются близкие, которые оплакивают их смерть и проклинают за нее равно — вас и гитлеровцев. Неужели ты не задумывался над этим?
Петрусь остановился, и Лиза только сейчас заметила, что они уже дошли до дома.
— Какая ты беспощадная, — глухо сказал Петрусь. — Это так страшно, что ты говоришь. Зачем называть вещи своими именами? Зачем высказывать все, что только приходит в голову? У нас должны оставаться какие-то иллюзии, должна быть вера, идеалы… тогда мы победим, тогда мы осилим врага. Но если мы вот так будем раскладывать все по косточкам… Если мы впустим в свою душу сомнения… Мы не имеем права на сомнения! Я против большевиков. Я против Советов. Но сейчас я с ними. Я знаю, что нельзя иначе, если мы хотим победить фашистов!
Лиза не отвечала.
Молча они прошли через двор, молча поднялись на крыльцо, молча вошли в квартиру.
Лиза устало бросила в угол свой узел и опустилась на табурет.
Петрусь прошел на кухню, и Лиза слышала, как он зачерпнул из ведра ковшом воду и жадно пьет. Она представила, как ледяные струйки стекают по его жарким губам и по подбородку, увлажняют шею и сбегают за расстегнутый ворот рубахи. У нее вдруг стало сухо во рту и тоже захотелось припасть к ледяному ковшу с водой. Ну да, это все понятно. После таких жутких приключений на толкучке… к тому же у нее с утра почти ничего во рту не было…
Понятно, это все понятно. Но только…
Почему Петрусь поцеловал ее там, в подворотне? Просто потому что была такая опасная ситуация? Говорят, люди в таких ситуациях часто теряют над собой контроль.
Ну, вот, наверное, и он потерял.
Петрусь вышел, приглаживая влажные волосы. Брови его тоже были влажны и сурово сведены к переносице.
— Ты эти мысли все выкинь из головы, поняла? — приказал неприязненно. — Слишком много ты с этой сволочью вражеской общаешься, вот что. Вернер, который сломя голову кинулся подтверждать твою благонадежность… Теперь гауптман. Помощник военного следователя! Это ж не просто так он тебе ручки целовал, верно? Не просто так в покровители набивался. Смотри, девушка, с такими-то знакомствами можно знаешь до чего дойти?
Голос его срывался.
— До чего? — вызывающе спросила Лиза. — Ну до чего? До каких-таких бездн? Например, жизнь тебе спасти можно, верно? Ты забыл уже, что я так лебезила перед фон Шубенбахом, чтобы спасти тебе жизнь!
— Ну, я тоже тебе жизнь спас там, на площади, — зло напомнил Петрусь. — Так что мы квиты, и нечего тут особо выставляться. Нет, я не требую, чтобы ты меня благодарила. Но надеюсь, своему гауптману ты передашь мою самую пылкую благодарность? Когда будешь перед ним юбку задирать в отдельном кабинете!
Лиза еще никогда никого не била по лицу. Как-то вот так… не сходилось в жизни. Но сейчас сдержаться было невозможно!
На бледной щеке Петруся отпечаталось красное пятно.
— Да ты что?.. — выдохнул он потрясенно. — Что ты о себе возомнила, что такое себе… — У него сел голос.
Еще бы! Не ждал такого от «взрывного устройства»! Ну, на то оно и взрывное, чтобы взрываться!
— Нет, это ты о себе что-то возомнил, — прошипела Лиза. — Не пойму, что уж такого праведника-то взялся разыгрывать? Ты забыл, наверное: это не я рвалась на службу в «Розовую розу», это вы с отцом Игнатием принудили меня к этому. Не я мечтала разыгрывать новый вариант Юдифи и Олоферна. Вам ведь главное, чтобы я отнесла в «Розу» мины, верно? А придется мне ради этого переспать с одним фон Шубенбахом или со всем мезенским гарнизоном — вам до лампочки. Разве не так? Совершенно так! Для вас главное — убийство Венцлова. Если бы вы имели возможность подсунуть меня в постель самого Венцлова, предварительно привязав мне между ног кислотную мину, вы бы это сделали ничтоже сумняшеся. Вам совершенно без разницы, что случится со мной. Чтобы рассчитать, как скоро кислотный раствор той или иной концентрации разъест стенки металлических трубочек и произойдет взрыв, нужны опыты. У нас нет возможности такие опыты производить.
