«Стрельба в рабочих 9 января 1905 года тоже не может быть поставлена в вину Государю. Он не знал об их намерениях и желаниях, Он не знал, что не перед рабочими, в своем кабинете находился начальник столицы — с. петербургский градоначальник, генерал Фуллон, а перед рабочими стояли вооруженные войска, обязанные по долгу службы и в силу закона не подпускать к себе толпы ближе 50 шагов без употребления оружия.
Действием Государя было увольнение градоначальника от должности за прямое неисполнение им своего долга лично встретить толпу, выяснить желания рабочих масс и их истинное настроение для верноподданнического затем о сем доклада.
Нельзя требовать от Императора, чтобы Он заменял в таком случае Собою градоначальника. Жизнь Его была слишком драгоценна для государства, и, можно сказать, далеко не находилась в безопасности, особенно после “случайного”, за три дня до 9 января, выстрела одного из орудий гвардейской конной артиллерии картечью по помосту, где находились Государь и Августейшая семья во время Крещенского водоосвящения. /…/
Когда в 1905 году Россия, в чаянии успеха революции, была залита кровью и освещена заревом пожаров помещичьих усадеб, военные суды были введены по инициативе покойного П.А. Столыпина, которому, по незабвенному его выражению, нужна была великая Россия , Государю Императору представлялись еженедельно сведения о количестве смертных приговоров, и каждый раз, возвращаясь с Всеподданнейшего доклада, П.А. Столыпин передавал мне о том, какое удручающее впечатление производят на Государя эти сведения, а также непременное требование, чтобы были приняты все меры к сокращению случаев предания военному суду и к ограничению числа губерний, объявленных на особом положении, где эти суды могли применяться. /…/
Государь Император, безусловно, отклонял от себя утверждение смертных приговоров, и я не знаю ни одного случая, когда обращенное к Его Величеству ходатайство о помиловании было бы Монархом отклонено.
Все изложенное было, конечно, прекрасно известно главарям революционных партий и представителям революционной прессы еще до революции и, конечно, не могло оставлять никаких сомнений у этих лиц и их присных после февраля 1917 года, когда для них не было уже ничего тайного и в их руках были все самые секретные документы. Но ложь и клевета до революции признавались ими как средство для борьбы против ненавистного режима, а после одержанной победы были проявлением бессмысленной мести к падшему Российскому Самодержцу мелких людишек, дорвавшихся до власти» [229].
Георгий Гапон, бежавший вскоре после Кровавого воскресенья за границу, выпускал под руководством эсеров отчаянные воззвания к народу. В одном из революционных нелегальных изданий после посылаемых проклятий по адресу «зверя-царя», «шакалов-министров» и «собачьей своры чиновников» Гапон призывал во время тяжелой Русско-японской войны: «Министров, градоначальников, губернаторов, исправников, городовых, полицейских стражников и шпионов, генералов и офицеров, приказывающих в вас стрелять, убивайте… Все меры, чтобы у вас было вовремя настоящее оружие и динамит, знайте, приняты… На войну идти отказывайтесь… По указанию боевого комитета восставайте…» [230].
Мы сегодня все хорошо знаем, чем окончились эти события. Все-таки стоит напомнить, что Георгий Гапон был амнистирован в октябре 1905 года. Он вскоре вернулся в столицу Российской империи, но был заподозрен революционерами в давнем сотрудничестве с полицией; повешен в 1906 году эсером П.М. Рутенбергом и рабочими-дружинниками на даче в Озерках под Петербургом в Финляндии.
Многие в наши времена возвеличивают роль П.А. Столыпина (1862–1911) по выведению Российской империи из кризисной ситуации. Правда, реже вспоминают методы, которые были употреблены к этому. Петр Столыпин энергично взялся за борьбу с революцией. На взрыв эсерами его дачи на Аптекарском острове в Петербурге, когда он лишь чудом остался жив, но пострадали его малолетние дети (притом было убито находившихся в приемной 27 человек и ранено 32, и 6 из них умерло от ран на другой день), ответил массовыми репрессиями. Столыпин убедил царя и практиковал введение военно-полевых судов, отправлявших на виселицу за причастность к революционному террору. Появились специальные, так называемые «столыпинские вагоны», перевозившие в Сибирь арестованных революционеров, и «столыпинские галстуки» (ими стали называть намыленные веревки на виселицах) для тех, кто выбрал вооруженный и непримиримый путь борьбы с государственным монархическим строем. В общем итоге за три года после революционных выступлений 1905 года по приговорам военно-полевых судов за политические убийства и грабежи было казнено 2835 человек. В то же время от массового террора так называемых революционеров пострадало несколько десятков тысяч человек, включая не только представителей власти, но и учителей, врачей и простых, ни в чем неповинных людей. Петр Столыпин 10 мая 1907 года в своей речи в Государственной Думе, как вылечить Россию от тяжкой хвори, подчеркивал:
«В деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. Разрешить этого вопроса нельзя, его надо разрешать! В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!» [231].
Осенью 1909 года П.А. Столыпин призывал:
«Итак, на очереди главная задача — укрепить низы. В них вся сила страны. Их более ста миллионов! Будут здоровы и крепки корни у государства, поверьте, и слова русского правительства совсем иначе зазвучат перед Европой и всем миром. Дружная, общая, основанная на взаимном доверии работа — вот девиз для всех нас, русских! Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России!» [232].
Отметим, что в это время в частное владение более чем 2,5 млн. семейств крестьян перешло более половины общинной земли.
Являлась ли Российская империя слабейшим звеном в цепи капиталистических государств, как утверждал В.И. Ленин и его последователи? Была ли она так уж неизбежно обречена на революцию?
Не доказывает ли противоположное то, что сама Февральская революция, после всем памятного поражения народных выступлений 1905–1907 гг., оказалась для вождей большевиков полной неожиданностью? Вожди большевиков фактически «проворонили» так называемую «великую и бескровную» Февральскую революцию. Если бы не помощь масона А.Ф. Керенского (по совместительству член партий трудовиков и эсеров), который от имени Временного правительства реабилитировал на свою «подмогу» всех мастей революционеров, то им бы не видать Петрограда, как своих ушей, а значит, и «триумфа» великого Октябрьского переворота большевиков.
Правда, позднее А.Ф. Керенский отрицал свой вклад в дело «мировой революции».
В эмигрантских воспоминаниях генерала А.С. Лукомского (1868–1939) имеется любопытное свидетельство:
«В обществе было и будет много споров о том, “кто сделал революцию?”. Как мне передавали, А.Ф. Керенский, которого как-то упрекнули в том, что он был одним из руководителей революционного движения в феврале и марте 1917 года и что этим он сыграл в руку немцам, — будто бы ответил: “Революцию сделали не мы, а генералы. Мы же только постарались направить ее в должное русло”» [233].
