Я дала ей письмо к моему отцу, и она отправилась, взяв еще много писем к лицам свиты и даже Их Величествам. /…/
Вскоре после отъезда Маргариты Хитрово я получила от своего отца разрешение ехать и была в отчаянии, что некоторые дела меня задерживали. Вдруг до нас дошли слухи об аресте Хитрово и препровождении ее под конвоем в Петроград.
Вслед за тем приехал Макаров, на смену которому в Тобольск был послан комиссар Панкратов с помощником — прапорщиком Никольским.
Бедная Хитрово была очень поражена всем случившимся, не представляя себе, что исключительно ее странное поведение повело к ее аресту, а ее приезд — к удалению Макарова и смене его на более доверенное лицо. Но, действительно, она вела себя так, точно хотела довести до этого. Уезжая, она вся закуталась в пакеты со всевозможной корреспонденцией, а с пути писала открытки родственникам следующего содержания: “Я теперь похудела, так как переложила все в подушку” или “Население относится отлично, все подготовляется с успехом” и т. д.
Приехав в Тобольск, она моментально направилась в дом, где помещалась свита, и наткнулась на графиню Гендрикову, которая провела ее в свою комнату. Затем туда же пришел мой отец, и они все мирно разговаривали, когда появился Кобылинский и объявил, что он вынужден арестовать Хитрово. Корреспонденция была отобрана, у графини Гендриковой сделали обыск, и ее, моего отца и Хитрово допрашивали, причем последняя, говорят, держала себя очень вызывающе. Затем ее под конвоем отправили в Петроград» [457].
Фрейлина императрицы Александры Федоровны баронесса С.К. Буксгевден в эмигрантских воспоминаниях также писала об этом происшествии: «Невольно большой вред в это время нанесла неожиданным приездом в Тобольск подруга Великих Княжон Маргарита (Рита) Сергеевна Хитрово, одна из почетных фрейлин. У нее не было должности при Дворе, но она была сестрой милосердия в госпитале Императрицы и с большим восхищением относилась к Великой Княжне Ольге Николаевне. Во время своей поездки она вела себя самым глупым образом и писала своей семье открытки, неосторожно выбирая выражения, и это вызвало подозрение, что она ехала с политическим поручением. Когда она прибыла в Тобольск в сентябре, то прямо прошла в дом Корнилова повидаться с графиней Гендриковой. Никому не разрешалось входить в дом без специального разрешения. Ее, конечно, увидели солдаты, была поднята тревога, и барышня Хитрово была немедленно арестована и отправлена в Москву. Она везла с собой несколько совершенно невинных писем к Императорской Семье, которые намеревалась отдать Кобылинскому, чтобы он передал их им, но нарушила правила, и ее визит к графине Гендриковой закончился допросом и арестом графини на один день в собственной комнате и многими волнительными моментами для коменданта. В Москве, в конечном счете, было подтверждено, что барышня Хитрово не обладала никаким политическим влиянием и что ее путешествие было предпринято единственно из-за желания повидать ее любимых Великих Княжон. Она была освобождена, но заключенные в Тобольске пострадали от ее смелой выходки. Хотя Императорская Семья ее не видела, солдаты пришли в ярость из-за нарушения правил и усилили бдительность и строгость. Они боялись, что «заговор» все еще существовал, и именно вследствие визита барышни Хитрово свите стали разрешать выходить только под вооруженной охраной. Когда в ноябре из Царского Села прибыли камер-юнгфера Императрицы Мадлен Занноти и две служанки, их не допустили, несмотря на то, что у них были необходимые полномочия от Керенского. Та же участь постигла и меня после моего приезда» [458].
Все дело началось, как часто водится, с элементарного доноса. Как писал И.П. Якобий в эмигрантской книге «Император Николай II и революция» о начале этой истории: «В сентябре 1917 г. (по новому стилю или во второй половине августа, по старому стилю. — В.Х. ) товарищ прокурора Нижегородского окружного суда С., возвращаясь в поезде из командировки, услышал рассказ одной из пассажирок о подготовке какой-то казачьей организацией попытки освободить Царскую Семью, причем непомерно болтливая дама поведала даже, что дочь ее, фрейлина Маргарита Сергеевна Хитрово, выехала уже в Тобольск, везя с собой корреспонденцию для Царской Семьи. Приехав в Нижний Новгород, товарищ прокурора С. вместо того, чтобы свято хранить случайно услышанную им весть о возможном спасении своего Монарха, поспешил обо всем донести прокурору суда. Этот, забывший долг присяги, «судебный деятель», в свою очередь, выехал в тот же день в Москву для доклада о «заговоре» прокурору Московской судебной палаты А.Ф. Стаалю, заядлому революционеру из эмигрантов, назначенному на эту должность Керенским.
Начальнику московской сыскной полиции (правильно уголовной милиции. — В.Х. ) Григорьеву было поручено разыскать неосторожную пассажирку, арестованная и допрошенная Григорьевым, Л.В. Хитрово не только подтвердила весь свой рассказ о заговоре, но, напуганная печальным оборотом, который приняло дело, показала, что душою заговора является офицер К., служащий на станции Режица; относительно же своей дочери Л.В. Хитрово сообщила, что та действительно выехала в Тобольск, везя корреспонденцию, зашитую в холстину, обернутую вокруг талии.
Чины судебного ведомства и милиции понеслись задерживать «виновных»; один товарищ прокурора поехал в Тобольск, другой в Режицу. Вместе с тем в Тобольск же была отправлена телеграмма Керенского о задержании и обыске Маргариты Сергеевны Хитрово» [459].
Видимо, в тревожные августовские дни «мятежа» генерала Л.Г. Корнилова глава Временного правительства А.Ф. Керенский весьма с преувеличенным опасением воспринял эту поездку М.С. Хитрово. В шифрованной телеграмме от 18 августа 1917 года, направленной в Тобольск прокурору окружного суда Корякину, предписывалось:
«Из Петрограда.
Расшифруйте лично и если комиссар Макаров или член Думы Вершинин [в] Тобольске, то [в] их присутствии.
Предписываю установить строгий надзор за всеми приезжающими на пароходе в Тобольск, выясняя личность и место, откуда выехали, равно путь, которым приехали, а также место остановки. Исключительное внимание обратите [на] приезд Маргариты Сергеевны Хитрово, молодой светской девушки, которую немедленно на пароходе арестовать, обыскать, отобрать все письма, паспорта и печатные произведения, все вещи, не составляющие личного дорожного багажа, деньги; обратите внимание на подушки; во-вторых, имейте в виду вероятный приезд десяти лиц (эта группа в Тобольске не появилась. — В.Х. ) из Пятигорска, могущих, впрочем, прибыть и окольным путем.
Их тоже арестовать, обыскать указанным порядком. Ввиду того, что указанные лица могли уже прибыть [в] Тобольск, произведите тщательное дознание и [в] случае их обнаружения арестовать, обыскать, тщательно выяснить, с кем виделись. У всех, кого видели, произвести обыск и всех их впредь до распоряжений из Тобольска не выпускать, имея бдительный надзор. Хитрово приедет одна, остальные, вероятно, вместе. Всех арестованных немедленно под надежной охраной доставить [в] Москву к прокурору. Если они или кто-либо из них проживал уже [в] Тобольске, произвести тотчас обыск [в] доме, обитаемом бывшей царской семьей, тщательный обыск, отобрав переписку, возбуждающую малейшее подозрение, а также все не привезенные ранее вещи и все лишние деньги. Об исполнении предписания по мере осуществления указанных действий телеграфировать шифром мне и Прокурору в Москву, приказания которого подлежат исполнению всеми властями. Прошу Макарова или Вершинина телеграфировать, какой у них шифр. Нумер 2992.
