Через два дня после разговора с Кротовым Маруську нашли в
мусорном контейнере с перерезанным горлом. А на следующий день умер от
отравления этиловым спиртом второй осведомитель, Гриня Голый, старый, матерый,
но совершенно спившийся вор.
Никакой информации ни от Маруськи, ни от Грини Голого
Кротов, разумеется, не получил. Глаз у него был козырной картой. Он идеально
подходил на роль осведомителя – умел везде быть незаметным, мог вытащить из
собеседника нужную информацию, как сам выражался, «под наркозом».
Проговорившийся потом даже не мог вспомнить, о чем шел разговор и вообще с кем
он беседовал.
Конечно, и Веню Селивестрова рано или поздно расколют. Но
только бы не сейчас…
По условленному телефону Глаз позвонил через день и встречу
назначил в такой же грязной пивной, только не у Цветного бульвара, а в районе
Таганки. Он опять долго и жадно ел, на этот раз курицу-гриль. Потом закурил
кротовскую сигарету.
– Повезло тебе, начальник, – Веня весело подмигнул
единственным глазом, я ничего не спрашивал, даже наркоза не понадобилось.
Просто постоял в сторонке при одном маленьком базаре, меня и не заметил никто.
Заказчика твоего зовут Вейс. Только кликуха это или фамилия, я не понял. Слышь,
начальник, может, будет с тебя? – жалобно, как нищий на паперти, заканючил
Глаз. – Может, и так сойдет, без подробностей?
– Не сойдет. Выкладывай все, Веня, – строго сказал Кротов.
– Ой, ну стремные они, подробности, ну больно уж стремные.
Да и не понял я скупым своим умишком.
– Ладно, Веня. Не прибедняйся. Вот выложишь все, как было, и
расстанемся с тобой по-хорошему. Будет это последняя моя просьба. Обещать,
конечно, не могу, но шанс даю.
– А, ладно, гулять так гулять, – махнул рукой Веня, –
слушай. Жмурик твой ни по какому ведомству не числится. Даже погоняла у него
нет. Приблудный он фраерок. Но сшивался возле Колдуна. Зачем, не знаю, но
подсунул его Колдун Вейсу твоему вместо своего киллера. Был у него, у Колдуна,
какой-то свой резон. Значит, денежки он взял с заказчика, все вперед, не
половину, причем по самому высокому тарифу. А жмурик твой возьми и лопухнись.
Ну, Вейс само собой бабки назад захотел, заказ-то не выполнен. Тут ему колдуновские
ребята и стали туфту гнать, мол, заказ его был лажевый, с подставкой, они на
нем лучшего человека потеряли, а, стало быть, денежки его – вроде откупного за
жизнь их братана дорогого-любимого. Ох, ржали они, как Вейс этот уехал!
Колдуна, конечно, там не было, только ребята его. Колдун Вейса этого не уважает
совсем, пугает сильно и хочет выпотрошить да выбросить.
Тут Глаз скорчил смешную гримасу:
– Ой, пойду я, отолью, начальник. Пива много выпил.
Маленькая узкоплечая фигурка скрылась в закутке, вонь от
которого разливалась по всему залу пивной.
Прошло десять минут, потом пятнадцать.
Веня не появлялся. Подождав еще немного, Кротов встал и не
спеша направился к закутку. Там была раковина со сломанной сушилкой и две
двери. На одной была изображена мужская голова в цилиндре, и внутри стояла
гробовая тишина. Сергей слегка дернул дверь, она оказалась незапертой.
Под самым потолком было небольшое окошко, распахнутое в
ноябрьскую темноту. Выходило оно на задний двор пивной, и пролезть в него мог
только тощенький, узкоплечий Глаз, больше, наверное, никто. Осталось только
гадать, как он до окошка дотянулся.
«А ты у нас не только нарколог, но еще и акробат», –
усмехнулся про себя Кротов.
Теперь с фотографией стало проясняться – а ведь именно ее
наличие в кармане Бубенцова было самым веским доводом против возможности
заказного убийства. Кротов даже слегка зауважал хитреца Колдуна: мало того, что
подменил своего киллера бывшим мужем, еще и фотографию подсунул, для
убедительности. Мол: в наше грубое время за деньги и в бывшую жену пальнуть
можно, но уж с фотографией в кармане, за деньги точно никто палить не пойдет.
Только страстный ревнивец – от чувств-с. Но это дело бесплатное, глубоко
личное.
Разумеется, никаких отпечатков Колдуна, то бишь уголовного
авторитета Ивана Голованова, на фотографии не было. Он либо вообще к ней не
прикасался, либо держал за края, как музыкальную пластинку.
Однако что могло связывать члена Союза писателей, автора
восьми книг, с уголовным авторитетом? Оказывается, многое. Голованов родился в
Тюмени, жил там до 1970-го. В том же городе, в том же доме, в квартире напротив
провел детство и отрочество писатель Бубенцов.
Как член творческого союза Бубенцов мог нигде не работать.
Он и не работал. Между тем последняя его книга вышла в 1992-м. Если что и
публиковалось позже, то гонорары были копеечными. На что же жил писатель три
года?
Обыск в его квартире показал, что Бубенцов жил в достатке.
Обстановку, конечно, нельзя было назвать роскошной, но денег она стоила
немалых. Между тем последняя его жена, девятнадцатилетняя глупенькая фифочка,
вообще никогда нигде не работала, а в настоящее время сидела с маленьким ребенком.
Читая протокол ее допроса, который вел Сичкин, Сергей
наткнулся на слова: «Деньги, конечно, у нас были, но шуб и бриллиантов Юрочка
мне не покупал. Говорил, что это опасно, что бандиты сразу видят, у кого
бриллианты, и берут на заметку. Вот года полтора назад нескольких наших
знакомых обворовали, сейчас такое время ужасное…»
Кротов поднял архивы и выяснил, что действительно на
протяжении полугода было обворовано семь писательских квартир и три дачи в
Переделкине. Было это в 1994-м, квартиры – летом, дачи – зимой. Воры
действовали тихо, аккуратно, ни одного трупа за собой не оставили, лишнего не
брали, только драгоценности, деньги, мелкий антиквариат, полотна старых
мастеров. Даже беспорядка не делали – очень тактичные воры. Некоторые
потерпевшие были им искренне благодарны: не мучили, не убили никого, дверь не
сломали, дом не подожгли.
Ни одно из дел раскрыто так и не было. Районные следователи
особенно и не старались – ни крови, ни следов, зацепиться не за что. В наше
время горы трупов остаются нераскрытыми, а тут всего-навсего кражи.
Кротов решил, что с Ваней Головановым он еще успеет
пообщаться. Главное сейчас – Вейс. Колдун вряд ли знает, где он.
* * *
С Арсением Верещагиным, прямым потомком известного
художника-баталиста, Лена была знакома лет двадцать. Когда-то, в середине
семидесятых, он считался одним из некоронованных королей московского
андерграунда. Его стихи ходили в списках «самиздата». В подвальных и чердачных
мастерских «левых» художников устраивались его сольные концерты, бархатным
баритоном он пел под гитару свои песни, читал стихи.
Арсюша был красив, талантлив и нищ. Дома своего не имел, жил
у какой-нибудь очередной жены или любовницы. Последняя жена, бойкая
научно-техническая дамочка, увезла Верещагина в Америку. Но там его московский
богемный блеск быстро померк, и она бросила его, как мальчика с пальчик, в
дремучем лесу бруклинских кварталов.
