Старая неуклюжая такса лаяла и пыталась схватить его за
штанину. Он легонько пнул пса ногой и направился к ванной, откуда доносился шум
воды.
Дверь оказалась не запертой изнутри. Задвижка давно
отлетела, а одинокой Зое Генриховне не от кого было запираться, когда она
мылась.
На него пахнуло теплым паром. Сквозь задернутую плотную
пластиковую шторку ничего не было видно. Такса, вбежавшая за ним в ванную,
залилась лаем и все пыталась вцепиться ему в ногу, но он уже не обращал на пса
никакого внимания.
– Кто здесь? – донесся сквозь шум воды знакомый испуганный
голос.
Пена попала Лене в глаза, она стала тереть их, и получилось
еще хуже. Лай Пини раздавался совсем рядом, и кафельная акустика ванной комнаты
делала его гулким и тревожным.
Бубенцов резким движением отдернул пластиковую шторку и
успел с удивлением заметить округлившийся живот.
Раздался негромкий выстрел.
«Вот и все, – устало подумала Лена, – почему-то совсем не
больно».
Бубенцов повалился лицом вниз, прямо в ванну, и застыл в
странной позе, перекинувшись чеРез борт и упершись головой в мокрое дно. Туда
же, в ванну, прямо к Лениным ногам, под струи душа упал пистолет с глушителем.
У Лены сильно зазвенело в ушах, глаза заволокло густым
пульсирующим туманом.
«Господи, прости меня!» – пронеслось у нее в голове. На долю
секунды ей показалось, будто чьи-то руки подхватили ее и над ней склонился
белокурый ангел со странно-кукольным лицом.
Светлана выключила воду, откинула тяжелое тело Бубенцова и
оттащила в коридор.
Полянская была ниже Светы на полголовы, а весила примерно
столько же. Перенести ее в комнату и уложить на кровать удалось за три минуты.
По дороге она успела накинуть на Лену старый махровый халат, висевший на крючке
в ванной.
Света впервые в жизни видела такой глубокий обморок и
немного испугалась. Но пульс у Полянской был ровный, дышала она спокойно.
«Ничего, очухается!» решила Света и накрыла Лену одеялом.
Сняв замок с предохранителя, она захлопнула дверь, поднялась
вверх на один лестничный пролет, села на подоконник между этажами, закурила и,
достав из кармана куртки сотовый телефон, позвонила Андрею Ивановичу.
* * *
Лена долго не могла понять, откуда взялся этот прерывистый,
пронзительный звон. К звону прибавился еще тоскливый вой Пини.
Она попыталась подняться, но голова кружилась. Звонят в
дверь, поняла она. Надо встать и открыть. Шатаясь от слабости, Лена побрела в
прихожую и вдруг споткнулась обо что-то мягкое. Нашарив рукой выключатель, она
зажгла свет.
Поперек коридора лежал человек. Он лежал лицом вниз, вокруг
его головы растеклось темно-красное пятно.
Звонок продолжал надрываться, потом раздался за дверью голос
Кротова:
– Елена Николаевна! Вы слышите меня?
Замок долго не поддавался, дрожали руки. Наконец дверь
открылась.
Когда Кротов увидел ее мертвенно-бледное лицо, влажные,
слипшиеся волосы и труп с пробитой головой в коридоре, первой его мыслью было:
«Слава Богу, жива!» Он обнял Лену и почувствовал, что ее бьет крупная дрожь.
– Все позади, Леночка, ничего не бойся. Все страшное уже
кончилось, произнес он, погладив влажные волосы.
Но сам он был уверен – ничего не кончилось. Начался
следующий раунд игры. Леной занялись всерьез.
Кротов позвонил на Петровку и вызвал опергруппу.
– Простите меня, – тихо сказала Лена, – я думала, он меня
уже убил. Он держав пистолет, раздался выстрел… Я думала, меня уже нет.
Простите, мне надо переодеться.
Через полчаса после приезда опергруппы картина происшедшего
немного прояснилась. В карманах убитого не было обнаружено никаких документов,
удостоверяющих личность. Только пачка сигарет «Кэмел», зажигалка «Зиппо», сто
тридцать тысяч рублей мелкими купюрами и три стодолларовые купюры, набор
отмычек.
Но главное – во внутреннем кармане куртки была найдена
цветная фотография Лены Полянской.
Лена взглянула на снимок. Месяца полтора назад ее
сфотографировал редакционный фотограф – просто так, чтобы дощелкать несколько
кадров, оставшихся на пленке. Фотографироваться Лена не любила, но этот снимок
ей понравился. Она улыбалась на нем спокойно и счастливо. Она даже поставила
его за стекло, на книжную полку. Именно эта фотография исчезла вместе с ключами
и телефонной книжкой…
– Выстрел произведен из импортного пистолета, но не того,
который валяется в ванной. Стреляли с близкого расстояния, не больше полуметра,
сзади, в затылок. Смерть наступила около часа назад. – Судмедэксперт, толстый
пожилой армянин Рубен Данаян, стянул резиновые перчатки, закурил. – Похоже,
убитый стоял у самого бортика ванной, на кафеле подсохший след его ботинка. Так
торопился, что ноги не вытер. Когда в него пальнули, он, вероятно, перевалился
через бортик и упал головой в ванну. А потом труп сразу перетащили в коридор.
– Здоровый должен быть мужик, – поднял голову от протокола
старший опер Миша Сичкин, – такого бугая поднять, из ванной вытащить – это ж
силищу надо иметь!
– Слушай, Серенький, – хитро подмигнул Рубен, – это часом не
твоя женщина?
– Конечно, моя! – кивнул Кротов.
– Можно сказать, в рубашке она родилась. Кто-то за нее очень
здорово заступился… – тихо и задумчиво произнес Данаян.
– Ну что, труп выносим? – услышала Лена в коридоре чей-то
голос.
– Подождите, – она подняла голову, – можно, я еще раз
посмотрю?
Двадцать минут назад, тупо глядя на лицо покойника, она
сказала:
– Нет. Я не знаю этого человека. Было в нем нечто
пугающе-знакомое, но тогда у нее еще сильно кружилась голова и перед глазами
плавали светящиеся зеленые мухи. Но главное, что-то в глубине души
сопротивлялось узнаванию. Именно за это чувство внутреннего сопротивления она и
ухватилась сейчас: «Я не хотела узнавать его. Слишком страшно было бы…» –
мелькнуло у нее в голове.
Труп уже лежал на носилках. Когда откинули с лица покойника
угол черного полиэтилена, ей хватило одного быстрого взгляда, чтобы спокойно
произнести:
– Простите. Я была не в себе. Я знаю этого человека.
Стало очень тихо. Все молча уставились на Лену.
– Это Бубенцов Юрий Изяславович, пятидесятого года рождения,
русский. Родился в Тюмени, с 1972 года живет… жил в Москве. Член Союза писателей.
Мой бывший муж.
