– Ну, что вы, в метро сейчас давка, и восемнадцатый
троллейбус редко ходит. Я бы ждал его до сих пор. Вы задаете мне общие вопросы,
но я чувствую, вы хотите поговорить о вашей жене.
«Конечно, молодой человек ни на что не намекает, – успокоил
себя Курочкин, – просто пуганая ворона куста боится. Особенно после случая с
той женщиной… Как ее звали? Не могу вспомнить… Ведь впервые я отправил к Амалии
женщину с совершенно здоровым плодом. Раньше тоже приходилось отправлять, но
добровольно, за хорошие деньги, по предварительной договоренности. А чтобы так,
усыпив…»
Курочкин поймал себя на том, что ему страшно. Впервые за
годы работы с Амалией Петровной он боялся не ее, а самого себя. Одно дело –
отправлять на искусственные роды беременных с уродливыми, нежизнеспособными
плодами, или проворонивших первые месяцы юных вертихвосток, которые были
рады-радешеньки избавиться от нежеланного ребенка, да еще заработать на этом,
или многодетных матерей, живущих на грани нищеты. Да мало ли какие бывали
ситуации, позволяющие и совесть успокоить, и гонорар получить…
Между тем они выехали из пробки, и Гоша развернул машину.
– Я знаю обходной путь, – объяснил он, – придется сделать
небольшой крюк, зато никаких пробок. Так вот, Дмитрий Захарович, я еще хотел
вас спросить про ультразвук. Там на экране человечек виден или что-то такое
расплывчатое? Вот если бы я смотрел на экран, когда вы делали ультразвук моей
жене, я бы мог разглядеть своего будущего ребенка?
– Вы бы увидели только расплывчатые формы, в которых
разобраться может исключительно специалист. – Курочкина даже позабавило
дилетантство молодого человека, и он добавил:
– А вам бы хотелось, наверное, увидеть на экране малыша, с
ушками, глазками?
– Да, – признался Гоша, – хотелось бы. Ну хотя бы видно, как
сердце бьется?
– Да, безусловно. То, что перед вами отдельное живое
существо, вы поймете сразу.
– Интересно… Так вот, моя жена, Маша Гринева, приходила к
вам в среду вечером. Или во вторник. Точно не помню, но вечером. Вообще-то мы
поженилсь недавно, она все никак не может привыкнуть к новой фамилии, часто
представляется своей девичьей. А девичья у нее – Мироновa. Мария Ивановна
Миронова. Или Гринева – по мужу. Не помните?
– Что-то очень знакомое, – наморщил лоб Курочкин, но
вспомнить не мог.
Хлопья липкого снега залепили стекла, ничего не было видно.
Они ехали уже долго, и, взглянув на спидометр, Курочкин с удивлением обнаружил,
что стрелка перепрыгивает за сто километров. И вдруг совершенно неожиданно
подала голос все время молчавшая сестра молодого человека:
– Конечно, Мария Ивановна Миронова вам знакома. Только в
консультацию к вам она не приходила, поскольку жила очень давно, в
восемнадцатом веке, в славные времена Екатерины Великой и Емельки Пугачева.
Что-то екнуло у Курочкина внутри. Голос женщины… Где он мог
слышать его раньше?
– У вашей сестры все в порядке с чувством юмора, – взяв себя
в руки, заметил он. – А собственно, куда мы едем?
– Уже приехали, – усмехнулся молодой человек.
– Остановите машину! Что вам от меня нужно? – закричал
Курочкин.
Машина затормозила, и он увидел, что вокруг-какой-то
реденький заснеженный лесок. Он стал нашаривать застежку ремня, не нашел,
задергал дверцу, позабыв, что она заперта.
– Не нервничайте, Дмитрий Захарович, – повернулся к нему
молодой человек, – мы не грабители, не убийцы. Сейчас я зажгу свет, вы
оглянетесь назад и сразу все поймете.
У Курочкина пересохло во рту. При слабом свете он разглядел
женщину, которая сняла очки и шапочку.
– Вы только ответите нам на несколько вопросов, мы запишем
ваши ответы на пленку, потом сразу развернемся и отвезем вас домой, – сказала
женщина, доставая из маленького диктофона кассету и вставляя новую, – первая
часть ваших ответов записана. Это были косвенные ответы на косвенные вопросы.
Теперь поговорим конкретно. Я не спрашиваю вас, узнали вы меня или нет. Вижу,
узнали. Я спрашиваю – первое: кто ваш заказчик?
– Я заявлю в милицию; – прошептал Курочкин.
– Обязательно заявите. Этим вы только облегчите нашу задачу.
Прямо завтра утром идите и заявляйте.
Курочкин молчал. Гоша шумно вздохнул.
– Дмитрий Захарович, вы задерживаете нас и себя.
– Выключите диктофон, – простонал Курочкин, – мне плохо с
сердцем.
– Что вы предпочитаете – валидол, нитроглицерин, валокордин?
У меня есть все. Я предвидел вашу реакцию. – Гоша участливо заглянул ему в
лицо.
– Дайте таблетку валидола и выключите диктофон. Тогда хоть
что-то вам скажу. Иначе буду молчать до утра.
– Диктофон мы выключать не будем. Иначе наша беседа просто
потеряет смысл. – Лена вздохнула. – Не думаю, что вы можете поведать нам
что-то, чего мы не знаем, разве только некоторые технические детали. Но суть не
в них. Я помогу вам и напомню, что произошло два дня назад.
Курочкин молчал, посасывая валидолину.
– Вам заплатили за то, чтобы усыпить меня и отправить в
Лесногорскую больницу, – продолжала Лена, – то есть усыпить вы решили потом,
когда поняли, что я вам не поверила и сейчас уйду. В маленькой Лесногорской
больнице работает некто Зотова. Ей нужна была не именно я, а просто живой
материал, сырье для изготовления чудодейственного препарата. Я попалась вам под
руку. Заказ, вероятно, был срочный. Пришлось применить насилие.
– Бред! – выкрикнул Курочкин. – Я понимаю, вы потеряли
ребенка, продолжил он уже спокойно, – это сильное потрясение. Но уверяю вас,
ребенка уже не было, когда вы пришли ко мне. Он был уже мертв, и комедией с
моим похищением вы его не вернете.
И тут Лена засмеялась. Это не было истерикой. Она хохотала
весело и так заразительно, что вслед за ней засмеялся и Гоша. От этого дружного
хохота Курочкину стало еще страшней.
– Я смеюсь над ващей тупой самонадеянностью, – объяснила
Лена, вытирая слезы, – вы так уверены, что моего ребенка уже нет, только
потому, что вы, доктор Курочкин, изволили объявить его мертвым. Ваши хозяева
гоняются за мной по всей Москве, чтобы убить его, а теперь, уж конечно, и меня.
Между тем должна вас огорчить: моя девочка жива и здорова, отлично себя
чувствует и родится тогда, когда придет ее срок, то есть в конце февраля –
начале марта. Ей наплевать на вас и на вашу дуру Зотову!
«Она прошла еще одно обследование, – с ужасом подумал
Курочкин, – иначе откуда ей знать, что у нее девочка? И почему ребенок еще…»
Все путалось у него в голове, сердце опять заболело.
