Зоя Генриховна не испугалась и даже не удивилась. Она
решила, что пришли грузчики за буфетом, а дверь им открыла Лена, уже
вернувшаяся с прогулки. Белый халат ее тоже не смутил – мало ли, как одет
грузчик.
Водила и Колян, обнаружив, что в комнатах никого нет, тоже
вошли в кухню. А Ржавый все стоял и смотрел на старуху.
– Ну что вы, товарищи, начинайте, – приказала Зоя
Генриховна. Первым нашелся Водила.
– Во-первых, бабуля, здравствуйте, – сказал он.
– Ну здравствуйте, здравствуйте, – Зоя Генриховна явно
теряла терпение, что вы стоите? Вы будете буфет выносить или нет?
Ржавый моментально просек ситуацию.
– Конечно, бабуля, не переживай, за тем и пришли. А где
молодая-то хозяйка?
– Зачем она вам? Вы свое дело делайте.
– Здесь она или нет? – раздраженно крикнул Водила.
– Конечно, здесь, кто же вам дверь-то открыл? Все, хватит
болтать, начинайте работать, товарищи! – Зоя Генриховна начала сердиться, она
еще ничего не поняла. Но, заметив, что трое молодых людей продолжают стоять
перед ней, не прикасаясь к буфету, внутренне напряглась.
Правда, было утро, а, по ее представлениям, грабители и
злодеи проникали в квартиры исключительно ночью. Немного успокоившись, она
позвала своим громовым голосом:
– Лена! Лена! Ты где? Ответа не последовало.
– Как вы сюда попали? – Старуха встала, отложила газету и
уставилась на молодых людей строгим взглядом партийного руководителя.
– Дверь-то у вас не заперта, – мягко, как бы оправдываясь,
произнес Ржавый и подошел к Зое Генриховне вплотную, – так где же Лена? Зоя
Генриховна побледнела и отступила назад.
– Зачем она вам?
Водила оказался у старухи за спиной.
– Слушай, ты, старая сука. Если ты сию минуту не скажешь,
где она, мы тебе голову оторвем.
Колян заметил в руках Водилы шнур-удавку. Ему стало страшно.
Сейчас они прикончат старуху. Много ль старушенции надо? Да, они устали, можно
сказать, озверели оттого, что не могут вторые сутки поймать одну несчастную
беременную бабу. Да, Водила и Ржавый – отморозки, рано или поздно сядут опять.
Но он, Колян, не уголовник, у него еще ни одной «ходки» не было, на кой черт
ему все это сдалось, больших денег захотелось…
Рука старухи дернулась к стоящему на столе телефону, но
Ржавый перехватил эту руку и намертво зажал.
– Где она? – еще раз спросил он, выкручивая хрупкие
старческие суставы.
Лицо Зои Генриховны стало белым как бумага, но она даже не
вскрикнула от резкой боли. Конечно, сейчас можно было бы громко позвать на
помощь, но кто услышит? Стены дома толстые, добротные, никакой
звукопроницаемости.
– Ничего не знаю! Ничего вам не скажу! – превозмогая боль,
Зоя Генриховна смотрела Ржавому в глаза.
– Скажешь, скажешь, старая сука. – Водила легким движением
накинул удавку старухе на шею. Ржавый поймал и ухватил ее вторую руку.
– Уехала она, – прошептала Зоя Генриховна, когда удавка
легонько сдавила ей шею, – уехала давно, два часа назад.
– А что же ты ее звала? – вкрадчиво спросил Ржавый,
заглядывая в выцветшие старушечьи глаза.
– Забыла я, не знала, – голос ее был тихим, как никогда.
«Только бы девочка сейчас не вернулась, – повторяла про
себя, как заклинание, Зоя Генриховна. – Господи, сделай так, чтобы Леночка
сейчас не вернулась, Господи, помоги ей!»
Мутная волна застлала Ржавому глаза. Он сам не заметил, как
саданул старухе коленом в грудь. Она скорчилась и стала падать прямо на
Ржавого. Водила не успел отпустить удавку, и шнур впился в дряблую шею. На
Ржавого что-то нашло. Перевернув носком ботинка тело старухи на спину, он стал
колотить ногами без разбора – в живот, в грудь, в лицо.
Боль была такой страшной, такой нереально жестокой, что Зое
Генриховне показалось, будто и не с ней все это происходит. Кухня, лицо
бандита, мятный запах жвачки из его рта – все закрутилось и поплыло куда-то
вниз. Там же, внизу, в липком розовом тумане, осталась боль; стало легко и
хорошо. Сквозь медленный, чистый снег на нее глядел покойный муж Вася,
протягивал руки и ласково говорил: «Все, Зоюшка, все уже кончилось, не бойся,
иди ко мне, отдохни».
И Зоя Генриховна легко побежала сквозь прозрачный,
сверкающий снег к нему навстречу.
* * *
Ржавый опомнился от того, что Водила орал ему прямо в лицо:
– Ты что, охренел?! Она же мертвая!
Тяжело дыша, Ржавый огляделся.
– Так, Колян, – деловито произнес он, – быстро возьми
простыню в комнате. Быстро, я сказал!
Глаза Коляна испуганно перебегали с Водилы на Ржавого:
– Зачем вы ее замочили? Что теперь делать?
– Делай что говорю, придурок. Неси простыню!
– А где? – Колян никак не мог опомниться.
Водила вбежал в комнату, вытянул простыню из незастланной
постели Зои Генриховны, аккуратно расправил сверху одеяло.
– Носилки давай. Подняли. Положили, – командовал Ржавый.
– Что? Куда? – бормотал Колян, помогая укладывать тело на
носилки.
Сорвав с крючка кухонное полотенце, Ржавый, быстрым
движением вытер кровь с лица покойницы, затем стер несколько небольших кровавых
пятен с линолеума. Полотенце он подпихнул под простыню, которой до подбородка
было закрыто тело.
Окинув кухню придирчивым взглядом, Ржавый спокойно сказал:
– Все, братва. Быстро линяем.
Они вышли, легко подхватив носилки, захлопнули двери и стали
спокойно ждать грузовой лифт. Если теперь кто-нибудь их увидит – они бригада
«скорой», приехали по вызову, женщине плохо стало, забирают ее в больницу,
очень спешат. Кому в голову придет усомниться?
* * *
Лена гуляла с Пиней уже почти час. Пес разыгрался, никак не
хотел идти домой. Наконец он дал пристегнуть поводок. Лена решила сначала зайти
в гастроном, который находился через дорогу, купить какой-нибудь еды, потом
вернуться, позавтракать, покормить Пиню.
Она стояла в небольшой очереди к кассе и смотрела сквозь
стекло на Шмитовский проезд. Здесь еще ходили трамваи, которых в Москве уже
почти не осталось. Трамвай лениво прозвенел, постоял на остановке, тронулся.
Сразу за ним Лена увидела «скорую».
