— Здравствуйте, Надежда Сергеевна!
Надежда аж вскинулась:
— Ой! Мария, ты меня напугала! И тебя с Новым годом!
— Надежда Сергеевна, вы сегодня такая красивая! Такая!..
— Ой…
— Правда-правда! Вы б были лучшая Снегурка, чем артистка!
— Ой…
— Вы на Инну Макарову похожие. Я давно вам хотела сказать. И волос, и нос, и глаза тоже. И по росту похожие. Вы, конечно, выше, а так — сильно похожие.
Надежда смотрела на меня и качала головой вперед. Надежде нравилось, что я говорю про Надежду и про Инну Макарову. А кому б не понравилось!
Допустим, мне б не понравилось. Мне б больше понравилось, если б я была похожая на Аллу Ларионову. Первое. У Аллы Ларионовой имя. В Чернигове таких нету. Потом. У Аллы Ларионовой нижняя губа с выдергом. Для женщины губы — это важное. У Надежды губы толстые. Кролиные.
Я сказала Надежде:
— Мне Инна Макарова сильно нравится в картине «Дорогой мой человек». Вы видели, Надежда Сергеевна?
— Видела.
— Правда ж, жизненно? Я для человека тоже все сделаю. Хоть для вас — все-все сделаю, Надежда Сергеевна!
— Ой, Мария, спасибо!
— Пожалуйста, Надежда Сергеевна. И про любовь в картине жизненно показано. Правда ж, Надежда Сергеевна?
Конечно, про любовь я сказала Надежде в обиду. Только Надежда от меня думала получить не обиду, а другое. Для себя лично Надежда другое и получила. Я ж ее поставила рядом с Инной Макаровой. Раз такое дело — какая ж Инне Макаровой может получиться обида от любви?
В эту самую секундочку ударил бубен. А бубен же как ударяет? От бубна получается сильный звук и сильный звон тоже. Раньше бубен ударял тоже. А тогда так ударил, что страх. Вроде не бубен, а вроде сковородка чугунная — раз! — взяла и шваркнулась на самый пол, а в сковородке были сложенные стаканы в подстаканниках.
Я такое знала, потому что у нас в буфете случилось похожее.
Когда посуда моется, надо сковородки отмачивать не вместе ни с чем. Не вместе с стаканами и чашками, с тарелками не надо тоже. А кто-то ж сделал свое дело халатно.
А было так, что в воде уже ничего насквозь не виделось. В воду ж сразу бросается горчица, еще и что-то в этой самой воде мылось. Галина про сковородку знала, а про стаканы не знала. Галина хотела вытащить сковородку наверх, а силу в своей руке не посчитала. Думалось про одно, а оно там получилось не одно.
Бубен сейчас так и ударил.
Мы с Надеждой развернулись на бой.
Раздался голос Александра Ивановича:
— Товарищи! Внимание!
Это Александр Иванович сказал для всех-всех. И второй раз ударил в бубен, как было. Конечно, первый раз ударил Александр Иванович тоже.
Надежда сказала:
— Мария, завтра поговорим.
Надежда держалась на месте, а весь-весь пух Надежды аж тянулся до Александра Ивановича. И глаза у Надежды тянулись, и губы тянулись, и груди тянулись тоже. Кролиные уши! Тьху!
— Товарищи! Дети! Вам Дед Мороз и Снегурочка от души подарили подарки. Вы вели себя, и вам подарили! И так должно быть всегда! И так будет! Человек в нашей стране получает только по хорошим заслугам! Помните и ведите себя хорошо в новом 1961 году! Ура!
Детки закричали:
— Ура!
Конечно, матери закричали тоже.
Александр Иванович отдал бубен Морозу и начал хлопать.
Александр Иванович делал, как на фестивале мировой молодежи хлопали детки всяких народов. Я видела в газете. И в кинотеатре в киножурнале перед картиной видела. Руки поднимают наверх и хлопают, а сами поворачиваются туда-сюда. И надо сильно смеяться. Александр Иванович тоже хлопал и смеялся.
Многие с деток и матерей это переняли у Александра Ивановича.
Надежда тоже переняла. И пошла Надежда на Александра Ивановича. Пошла-пошла и стала перед. Александр Иванович хотел и дальше поворачиваться, а Надежда его, считай, обкружила. Александр Иванович не потерялся и начал хлопать Надежде в самое лицо. Хлопал и смеялся. Надежда смеялась тоже. Тут Александр Иванович своими руками взял руки Надежды и пустил наниз. И получились руки у Надежды по швам вместе с руками Александра Ивановича.
А глаза ж у Надежды по швам не получились.
Да.
Надежда б Александра Ивановича своими глазами съела. А Александр Иванович Надежду — нет.
Я смотрела и все-все видела про Надежду и про Александра Ивановича.
Пролетят, как желтые листы,
Длинной чередой года.
А любовь мою не вспомнишь ты —
Никогда и никогда.
Жизненная песня.
Ага.
— Мария, вы б лучше проследили за детьми на вешалке. Там сейчас будет безобразие!
Это раздалась Норинская. Я услышала в словах себе замечание про что смотрю не куда надо. Конечно, Норинская стояла близко от меня и все-все видела тоже. А сейчас раздала мне команду.
Пускай.
Я мотнула головой и пошла себе с зала, за последними детками и матерями.
На вешалке было безобразие. Некоторые хлопцы кидались шапками и кричали, а некоторые девчата бегали и кричали тоже. Конечно, матери хотели навести порядок.
Потом я пошла в буфет. С наших был только Степан Федорович. С не наших был Мороз, только как человек.
Степан Федорович и Мороз сидели за столом в зале и пили чай. Перед двумя в глубокой тарелке до самых краев лежали конфеты. Получилось, как обещал Степан Федорович про что люди всегда обязательно не приходят.
— Садися до нас! От — чай с конфетами!
Степан Федорович показал своей рукой на тарелку.
Я сказала, что спасибо, а за стол не села. По правде, я б, может, покушала конфет. А в эту секундочку я увидела, что Мороз взял с пола бутылку водки и налил в чай Степану Федоровичу и себе тоже. Я всегда не люблю выпивающих, и в праздник тоже не люблю. Дома — пожалуйста, сядь с своей семьей, покушай, выпей. А так — нет, не люблю. Допустим, про Александра Ивановича я тоже знала, что Александр Иванович выпивающий. Так у Александра Ивановича ж семьи сейчас дома не было. Катерина — это ж не семья. И Надежда тоже. И кто там у него в городе тоже — не семья.
Я спросила у Степана Федоровича про помощь. Степан Федорович сказал, что ничего не надо и чтоб я шла домой. Степан Федорович залез своей рукой в тарелку и черпанул, вроде в тарелке не конфеты, а налитое первое. Потом Степан Федорович дал мне эту самую жменю. А я в эту самую секундочку еще думала про первое и про что я все-все попачкаю на себе, если возьму жидкое и жирное. И получились все-все конфеты с жмени на полу.
