У Якова зеркала не было. Я обсмотрелась, где хватило поворота. Свою голову я не видела, а, конечно, там тоже. Я опять подумала про порядок и аккуратность, что пускай пылюки целый воз, а палки ж можно было хоть…
В эту самую секундочку меня аж кольнуло в самое мое сердце. Эти палки — про палки ж подумают, что палки нарочно уронили. Тем более в такой день и на такое место. А кто ж уронил? А я и уронила, про которую органы давно мечтают, чтоб разоблачить.
В голове опять взялось вроде туманом.
— Изергиль! Шо ты за стенку схватилася? Уже приказ есть, шоб тебя до стенки поставить?
Конечно, Яков разбудил у меня злость, и от этого поганый туман выгнался.
Я сказала словами, такими, какими говорил Яков. Я ж с людьми всегда так.
— Яков, шо вы меня рвете? Я ж не специально! Так получилося! Я не виновата! Вы ж сами и свидетель!
— Ага. Не виноватая Изергиль. Я этому делу честный свидетель. А зачем гражданка Изергиль туда попряталася? Шо она там на коленях своих делала? Шо руками своими шарудерла? Шо глазами своими наверху высматривала? Вот вопросы вопросов!
Я заплакала.
Яков тыцнул меня в плечо:
— Хорош! Зараз давай делай фасон, шо дависся с страха, шо тебе плохо. Я тебя буду как товарища с поля боя вести. Ага?
Я сказала Якову, что ага.
— Приведу на рабочее место, говори, шо сидела у меня в коморе, шо вместе смотрели через дырку, шо как раз вышла до уборной, а потом прибежала на крики и упала на пол, шо потом опять выбегла в коридор, а я тебя подобрал, назад в свою комору дотащил, вернул в чувства… Понимаешь?
Я сказала Якову, что понимаю, и спросила:
— А там щас шо?
— А нишо. Органы приехали. Всем сказали занять свои позиции. Допрос будут делать.
Яков обхватил меня своей рукой поперек спины с заходом наперед, и так наперед, что аж ребра мои хрустанули.
— Совай ногами… Не бежи, а совай…
Я выполнила приказ Якова.
Уже на подходе к буфету спросила у Якова:
— А что сказать, зачем я до вас пошла, а не прямо в зал?
— Молодец, Изергиль. Правильно указала. Скажи, шо я заманил, шо пообещал интерес — смотреть через дырку.
Я сказала Якову, что мне будет стыдно такое рассказывать, что не поверят…
— А про палки поверят. Ага?
Я молчала.
Наши в буфете все-все сидели.
Все увидели меня и ойкнули.
Потом все-все заговорили разом, сказали, что уже хотели меня бежать искать.
Мы с Яковом на два наших голоса передали свой рассказ.
В эту самую секундочку зашел Александр Иванович и человек.
Александр Иванович сказал этому человеку:
— Ну тут все наши, чужих нет. Вот — работницы, все женщины. Только Самойленко Степан Федорович — мужчина, фронтовик, коммунист.
Степан Федорович уже стал на ноги в струночку.
Женщины и я с женщинами сидели, а когда увидели, что Степан Федорович не распускается, встали тоже.
Да.
Человек сказал Александру Ивановичу, что понятно.
Александр Иванович с человеком развернулись и пошли с буфета.
В эту самую секундочку мои ноги меня опять подкосили. Я села первая с всех. Конечно, это было плохо. А так уже получилось.
Завтра у нас в буфете был выходной день. А мы все-все пришли, еще с вчера сами так решили и пришли.
Все-все сидели и разговаривали про что попало. Про случай все-все не разговаривали. И я разговаривала про что попало, а про случай — нет.
И надо ж, зашел Яков.
Я подумала, что зачем Яков зашел, что у нас в буфете выходной, что Яков зачем-то ж зашел.
Яков начал своим голосом и словами:
— О! Дисциплина на уровне! В свой законный выходной явилися! Ура!
Катерина в эту саму секундочку рассказывала, как работала на старой работе в ресторане в гостинице «Украина» официанткой, про как Катерину на работе ценили.
Когда Яков начал, Катерина прекратилась на середине слова.
Конечно, Катерина ответила на невежливость Якова, что работы сегодня нету, что если Якову кипяток, так чтоб Яков взял в титане и шел.
Яков заканючил, как подзаборный:
— Катэрына Батьковна! Я ж чай не кушаю! Если шо, дак я чаюхой закусюю, а вода як таковая мне ни до чого. Там же ж у вас осталося покушать с праздника? Осталося ж?
Катерина посмотрела на меня и сказала:
— Мария, ты б товарищу свому набра́ла шось там, шо не спортилося. Твой товарищ сильно голодный.
Я молчала.
А Яков пояснил Катерине:
— А я, Катэрына Батьковна, кушать просыть не стыдаюся. Дадите — скажу спасиба.
А потом Яков пояснил мне:
— Я в отличие сегодня работаю, через пять минут надо пленку с бобины снять, а то порвется… Ты, може, принесешь?
Я не ответила, а Яков уже потащил свою ногу.
По правде, мне сильно хотелось наложить все-все в одну мыску, чтоб Яков не задирал свой нос в мою сторону. Яков по сравнению со мной старший лет на десять. Я за такое Якова могу уважать. А за дурость нет, не могу. И пускай Яков думает, что он для меня спаситель и что я с вчера Якову должная.
Я толкнулась полным подносом в двери до Якова. Двери, конечно, были незакрытые. А я и не собиралась ждать приглашения. Пускай Яков понимает, что я исполняю работу, а не прислуживаю кому попало.
Яков сидел на табуретке за своим столом. Если сказать, как мы у нас в буфете меряем, так стол на одну тарелку. А я Якову как человеку принесла — и хлеб на блюдце положила, а не на край тарелки для второго, на тарелке выложенное пюре с бефстроганов, на другой тарелке — буряк с чесноком, с яблоком, на еще одной тарелке квашеная капуста, олией политая и сахаром посыпанная; допустим, яйца с начинкой я положила на капусту. И еще ж два стакана с компотом.
Увидел меня Яков и придвинулся до стола в самый притык.
Яков мне приказал:
— Ставляй сюда!
Я подумала, что Яков паразит. Яков паразит, а кто-то ж должен быть умней. Пускай умней буду я.
Я поставила поднос по правилу — краем на край, вроде сделал мосто́к от себя до клиента. Выставила все-все. По правде, я не удержалась — раз! — и вилку засунула вроде лопаты в кучу, в самое пюре.
Яков не понял моего последнего поступка и сказал:
— От хорошо… У меня такой аппетит щас взялся, шо прелесть! Как говорится, рак зэ хасэр лану! Понимаешь?
Я сказала, что не понимаю и не собираюсь.
