— Ой, чиво это? — спросила Валя, замедляя шаг.
— Это его дом. Здесь был когда-то музей, потом устроили школу, — объяснял Птицелов. — Еще — правление колхоза. А сейчас вот снова вроде собираются музей открыть, крышу даже сделали… Ну а меня возвели в ранг смотрителя.
— Так вы здеся живете? — в изумлении беспредельном спросила Валя и даже остановилась.
Конкорд в это время сунулся мордой в кролика на ее руках. Бернард подскочил и, сорвавшись на землю, пустился наутек. Конкорд — за ним. Только уши и взлетали: у собаки вверх-вниз, у кролика назад-вперед. Валя отчаянно завизжала. Птицелов закричал на пса. Вася побежал за ними следом. Не утерпев, бросилась за ними и Валя. Птицелов стоял и наблюдал. Конкорд первым настиг кролика и схватил его слюнявой пастью. Тут же к ним подоспел и Вася и, нагнувшись, вырвал Бернарда. В воздухе клацнули зубы подпрыгнувшего Конкорда. Вася задрал руки с кроликом вверх. Птицелов смотрел задумчиво, меланхолично как-то. Валя подбежала к ним и выхватила кролика у Васи, прижала его к груди, оглаживая и оглядывая. А Вася пошел в наступление на Конкорда. Тот молча отбежал, заглядывая за него — на Валю, то есть на Бернарда. Валя уже причитала. Пес порвал ухо кролику, и по темной шерстке на его мордочку сбегала кровь.
— Дерьмо! — крикнул на него Вася.
Пес перевел разные глаза на него и снова поглядел на Валю и облизнулся.
Наконец Птицелов издал странный гортанный звук, и пес сразу пригнул к земле морду и присел, а затем, петляя из стороны в сторону, побежал прочь, поджав хвост.
По лицу Вали текли слезы.
— Извините псину, в нем есть охотничья кровь, — сказал Птицелов.
— Что вы ему сказали? — спросил Вася.
— Это крик его одного заклятого врага, — ответил Птицелов.
— Почему же… почему же вы сразу… — заговорил Вася, слегка задыхаясь.
— А вот хотел посмотреть, что будет делать толстовец в этой ситуации, — с усмешкой отвечал Птицелов.
Вася удивленно посмотрел на него.
— В смысле… Кто? — Он оглянулся, ища Конкорда.
Птицелов улыбнулся.
— Да вы… вы это.
— Я? Прлоклятье… Какой я толстовец? Нет!
— Да? — переспросил Птицелов.
— Конечно! — выпалил Вася, сдвинув брови.
— Хорошо, оставим это, еще будет время…
— Дайте бинт! Йод! — потребовала Валя и тут же перешла на привычно просящий тон: — Ну пожалста, дяденька! Дяденька…
Птицелов внимательно смотрел на нее.
— Да не переживай… Вальчонок.
В глазах Вали что-то сверкнуло. Птицелов пожал плечами.
— Вас Вася не представил, а я услышал, как он зовет… Это животное, и так заживет.
— Но ушко вот рва-а-а-ное… дя-а-денька…
Птицелов развел руками. Он пригласил всех дальше, заметив, что дом Кургузова покажет потом. В стороне были еще какие-то постройки: почти настоящая крепость, правда, сильно разрушенная, но с уцелевшими двумя башенками, налево, в старом саду — тоже кирпичный дом. Этот дом был флигелем, как объяснил Птицелов. А то, что было похоже на крепость — конюшни такого оригинального вида.
— Но живу я именно здесь, — сказал Птицелов, сворачивая к одной из башен с печной трубой, новеньким деревянным крыльцом, с застекленными, расширенными по сравнению с другой башней, окнами. — Места мне хватает, ну, зимой становится теснее из-за Конкорда и других квартирантов…
На двери был замок. Птицелов отпер его и жестом пригласил входить. Вася и Валя вошли — и сразу оказались в большой и единственной комнате с изразцовой печкой. Печка и бросилась первым делом в глаза: стройная, уходящая ввысь, как некий игрушечный замок — но в то же время и настоящий. Изразцы были сине-белые, слегка фиолетовые, с птицами и зверями. Валя открыла рот, позабыв о бедном Бернарде.
— Стратим-птица, — проговорила она, — нагай-птица, гамаюны, сирины…
— Хых-хы-хы, — просмеялся Вася. — А вон настоящие-то, Вальчонок.
И оказалось, что кроме большой комнаты здесь была еще полукомнатка, или, скорее, ниша, затянутая сеткой. А за сеткой на ветвях сухой березки сидели птицы — и это они, а не стратим-птица да нагай с сиринами и гамаюнами, щелкали, цвиркали и щебетали, пересвистывались. Валя чуть и Бернарда не уронила.
— Мама мыла рыло, — пробормотала свою дурацкую присказку Валя, означавшую высшую степень изумления, как уже успел понять Вася. — В мыле рыло Вали.
Птицелов засмеялся.
— Крласота-а, — протянул Вася.
Валя приблизилась к сетке. Глаза ее сияли.
— Ху-уугу!.. Скоко их! И все поют!.. И кто вы такие-то? — обратилась она уже напрямик к разномастным птахам. — Сизовороночки мои, зяблички… Охренеть можно! Как у того инока в пустыни. Иль в саду райском. Вот бы Мартыновна-то офигела. И они и зимой тут?
Птицелов кивнул и снял шляпу. Волосы сзади были собраны в «конский хвост» и перетянуты резинкой. Вдруг стало ясно, что ему много уже лет, ну, с точки зрения Вали. Он покосился на Васю, перевел глаза на Валю с кроликом.
— Разумеется, — ответил Птицелов.
— Ху-угу! — воскликнула Валя. — А мне и снилась во-о-н, во-о-н такая птичка-то… Вон та! Вон!
Она указывала пальцем.
— Какая? — спросил Птицелов с интересом.
— Да вон же, вон!.. Ну такая… пестренькая… С красненькой мордочкой… и с желтенькими нарукавничками.
— Это щегол, — сказал Птицелов.
— Ой, да? Он мне и снился, щегол, щегол!
— И… как?
— Да так! Смотрю — сидит. И вдруг да и говорит прямо мне: здоровски я так попел с ребятами на одном дереве.
Глаза Вали горели восхищением.
— И все? — спросил Вася разочарованно.
— Ну. Я еще подумала… подумала: ни фига себе… птичка говорит. Фасечка?
— Так во сне же.
— Наяву они разговаривают не со всеми, — заметил Птицелов.
Вася и Валя посмотрели на него.
— А с кем? — спросил Вася.
Птицелов повел головой.
— Ну-у-у… С поэтами, к примеру. Был такой персидский поэт Аттар по кличке Химик, так они ему целую поэму рассказали, которую он так и назвал: «Парламент птиц». Это, правда, европеизированный перевод. На самом-то деле она называлась «Беседа птиц».
— Хых-хы-хы, — просмеялся Вася. — Человек с такой кличкой и не то еще может услышать. «Беседу камней» он не написал?.. Вон, Хаксли все мироздание увидал в переплетении нитей на своих брюках. И врата рая и ада увидал.
Птицелов быстро взглянул на него.
— Ну, не совсем так, но кое-что действительно испытал.
— В тех краях… персидских отличный гашиш, — продолжал Вася.
