— Ну, короче, не от мира сего, — разъяснил Вася.
— Царство Мое не от мира сего, — тут же откликнулась Валя.
— Твое — точно… — Вася помолчал. — А может, и мое. — И он вдруг пропел: — Неизвестно, где мне место, раз я в этой стороне. / Машинист и сам не знает, что везет тебя ко мне…
— Ой, спой еще, Фасечка, — тут же попросила Валя.
Вася потер нос в конопушках, качая головой, и пропел еще куплет:
— Есть края-а, где не-э-т печали, есть края, где не-э-т тоски. / Гроб хрустальный со свеча-а-ми заколочен в три-и доски. / Да поро-о-ю се-а-рафимы раскричатся по весне. / Машинист и сам не знает, что везет тебя ко мне… Туту-туту-ту-ту, ту-ту-ту-пам-пам.
— Как хорошо, Фасечка!
— Ну да. Это же БэГэ.
Валя перекрестилась.
— Ладно, вперед! — сказал Вася.
И они двинулись в сторону виденной воды, над которой кружили белые птицы.
В лес они вошли уже поздно вечером. Сумерки таились среди елок. Вася посетовал, что забыл лампу в доме Татьяны Архиповны.
— Хоть что-то тетеньке оставили, — сказала Валя.
— Да зачем ей, — откликнулся Вася. — Хотя, иногда электричество отключают… Пригодится.
— Ох, я умучилась… — сказала Валя.
Вася молча пробирался среди деревьев. Вдруг неподалеку раздался голос мужика. Мужик как-то дурашливо выкрикнул и затих. Вася с Валей замерли. Было тихо. Минут пять они так стояли, как заколдованные в детской игре. И только Вася пошевелился, как мужик опять крикнул: «Эхху! Ух-ха!» Валя присела и хотела на землю лечь. Да вдруг мужик закричал прямо над ними: «Хаа! Хуу-ух-ха!» И оба они задрали головы, чтобы увидеть этого летающего мужика. Вася вмиг вспомнил свои голубиные сны. Да, там все так просто и случалось: рраз! — и полетел. Он смотрел на елку, пытаясь увидеть среди зеленых лап этого летающего мужика.
— Вон! — воскликнула Валя, указывая рукой на соседнюю березу.
И оттуда сорвался этот мужик с большой лохматой пестрой башкой, Вася даже пригнулся. А мужик полетел дальше, снова дурашливо крича.
— Филин! — выпалил Вася. — Хыхыхы, вот… — он хотел по своему обычаю пробормотать присказку из двух слов, но вместо этого проговорил восхищенно: — Крласота-а.
А Валя выкрикнула свое:
— Хуу-гу!
И хлопнула в ладоши.
Но тут Вася посерьезнел и приложил палец ко рту.
— Тсс. Они могут быть близко.
— Эх, эх, — тихо и восхищенно говорила Валя, — так и Мартыновна — взяла и улетела.
— Ты видела? — спросил Вася.
— Нет. Но она обещала. И я ей верю… — И она тихонько напела: — На шестой было неделе-э, / В четверг у на-а-с праздник Вознесения: / Вознесся сам Христос на небеса-а / Со ангелами и со херувимами-и / И со своей со небесной силою…
— Дурость какая, — откликнулся Вася. — Чего же ты равняешь какую-то Мартыновну из туалета в горе и Христа? Она запудрила тебе мозги, а сама куда-то сдернула, да и все.
— Не-а, Фасечка.
— Да ты посуди сама, ну как она могла улететь?
— Ой, ты же не видал, ее всю, всю с ног до головы голуби облепляли. Прям нет совсем ее, а одни крылья да клювики. Вся шевелится крыльями, перьями. Они ее любили. В праздник возвращения Одигитрии и унесли.
— Вальчонок, ты, когда свои сны рассказываешь, делай оговорку. А то я тоже могу много такого рассказать. Мне постоянно снятся полеты. Я, как летчик, почти каждую ночь ухожу на задание. Где только не бывал. Однажды на самом краю Африки, в Кейптауне оказался, залетел в гостиницу, в комнату с видом на Атлантический океан. Потом в Париже — разогнался на велосипеде да и взлетел, велик упал, а я — шасть в Париж прямо. В Индии…
— И где еще, Фасечка?
— Уф, Вальчонок, потом расскажу. Не время.
И они шли дальше по лесу. Уже было почти совсем темно.
— Сичас я помолюся, Фасечка, — сказала Валя.
— Хых… ну да… и включится джипиэс.
— Святитель, отец ты наш Микола, / Миракритской чудотворец! / Опочивают твои мощи в славном-ти Барг-граде, / В неверной стране в немцах, во земли в турской. / Твои великие чудеса — у нас на святой Руси…
— Да, да, сейчас… Нам просто надо взять резко влево, по-моему, там река. По ней скорее дойдем…
— Просим у святителя все… милости. / В бедах и напастях ты, свет, сохраняешь, / В лесе заблудящиих на путь наставляешь. / Во тюрьмы сидящих всегда посещаешь…
— Хых, лучше-то быть в лесе заблудшим, чем вот в тюряге или дурке, — бормотал Вася.
Лес остался позади. Они еще немного прошли и увидели смутную воду.
— Вот, река, — сказал Вася.
Они шли вдоль воды. Вася надеялся, что узнает то место, где они причаливали. Валя оступилась и упала. Встала, счищая грязь со штанов, куртки. Приблизилась к воде, опустилась на корточки и вымыла руки…
— Здесь мы зачалилися, — вдруг сказала она. — Вон сломанная береза.
Вася разглядел смутно белеющее дерево с обломанной кроной. Он березы этой не помнил и начал возражать. Но Валя стояла на своем. Они спорили.
— Ну хорошо, — сказал Вася. — Если тебе так охота последние силы на ветер пустить, пошли, давай свернем в лес. Не найдем лагерь, так и заночуем, лап наломаем. Я же помню, что были только кусты, никаких деревьев. Откуда могла береза взяться? Уж я бы ее приметил… дерьмо, зараза…
И они пошли от реки снова в лес. Вася с треском завалился в сухую лежащую елку. Вставал, чертыхаясь. И вдруг успокоился.
— Да ладно. Здесь и заночуем. По крайней мере костер можно быстро развести… А зачем, спрашивается, он нам? Жратвы нет. Только сигнал Обло-Лайя.
Он обломал несколько суков и уселся на этой елке. А Валя прошла дальше.
— Смотри… не потеряйся снова, — устало проговорил Вася.
И тут Валя его окликнула.
— Ну чего?
— Фасечка, хижина…
— Да ладно… Тебе мерещится.
— Нет, Фасечка, взаравду!..
Вася встал и пошел на ее голос. Точно. Валя стояла перед смутно сереющей целлофаном хижиной.
— Ну, Вальчонок… — проговорил Вася. — Хых, хы-хы-хы… А сработало! Джипиэс включился! Включился!
— Тшш… Фасечка… Там кто-то есть, — сдавленно проговорила Валя.
Смех оборвался. Они слушали. На реке всплеснулась рыбина или обвалился кусок берега… Вася шагнул к шалашу, заглянул внутрь.
— Тебе померещилось, — проговорил он с облегчением. — Никого. Только наши вещи. А лодка?
Вася пошел в сторонку и наткнулся на перевернутую лодку.
— Тут! Целехонька! Живем, Вальчонок! Теперь от реки ни шагу…
