— А дожди всю осень шли, — напомнила Татьяна Архиповна. — Болота и напитывались, как губка. А сейчас отдают.
— В низинах лес затоплен, — подал голос Вася.
— А и где же ваша лодка? — спросила женщина.
— Да ты садись, Петровна, — предложила Татьяна Архиповна.
Та уселась на стул, отнекиваясь, впрочем, но уже заинтригованная, как всякий деревенский житель, новичками.
— Там, — ответил Вася, — в леску.
— Ну, как грится, сверху-то крыша есть? Там, палатка? — спрашивала Петровна, переводя быстрые глазки на Валю.
— Да все есть, — ответил Вася.
— Так… это… а к нам в гости?
— У них член экипажа пропал, вот искали и пришли, — объяснила Татьяна Архиповна, уже притягивая какую-то материю, вынимая из шкатулки нитки, иголки, чтобы по привычке заняться рукоделием.
— Во-о-на как, — откликнулась Петровна и быстро оглянулась. — А где ж? На печке?
— Да не нашли, — ответила Татьяна Архиповна.
— Ай-ай-ай! — воскликнула Петровна. — Да как же это? И где же это он? А вы сидите? А там дождь, холод! Розыск надо объявлять.
— Ничего не надо, прлоклятье, — тут же отозвался Вася. — Это просто зверек. Кролик.
Валя с возмущением взглянула на него и ответила:
— Как это просто? Новозеландец Бернард! Надо объявлять розыск.
Глаза ее сверкнули решимостью.
— Ишь, ишь ты, — проговорила Петровна жадно. — О как, о. Ну и ну ты. Иностранец?
— Да, — сказала Валя.
— Новозеландец? — переспросила Татьяна Архиповна озадаченно.
Она-то думала, что речь о кролике, а теперь уже засомневалась.
— Да! Такой темно-темно-рыженький, просто красненький, шоколадного такого прям цвета.
— Негритянской национальности? — спросила Петровна.
— Такой национальности нету в природе, — поучительно сказала Татьяна Архиповна.
— Ну?! — удивилась Петровна. — А эти, из Африки? Черненькие?
— Африканцы, — сказала Татьяна Архиповна.
— Сватья из Немыкарей грит, у них Лев Кузьмич, ну, что на карьере работал бригадиром, потом замом, а одно время и дирехтуром, то исть как бы, ну…
— Исполняющим обязанности? — подсказала Татьяна Архиповна.
— Ага! Им. Исполняюшшим. Так сватья грит, нанял сабе этого африканской национальности. И пол-лета тот у него робил. Под именем Абамка.
Татьяна Архиповна прыснула в ладонь.
— Так-то Абрахамка, а все — Абамка. Добрый, мол, работник, а главное — непьюшший. Ну, потом донесли, конешна. Оказалось, мигрант без паспорта. Или с просрочкой… А ваш?
— Да кролик это, вот дерьмо-то, — раздраженно-встревоженно сказал Вася. — Порода такая. Новозеландская.
— И с именем? — спросила Петровна, вытягивая жилистую шею.
— Ну кличка такая, вот она дала, — объяснил Вася.
— Бернард, — подтвердила опечаленная Валя.
В глазах ее стояли слезы.
— Чудная кличка, — сказала Петровна. — И что ж ты по нему так убивашься?
Валя смахнула слезы.
— Он был… у-у-умный, д-д-добрый… глазастый… ласковый…
— Хм, хм, — хмыкала Петровна и значительно смотрела на Татьяну Архиповну. — Точно ли кролик?
— Да! — воскликнул Вася с излишней горячностью.
Она и на него посмотрела с подозрительностью.
— Хватит тебе уже! — прикрикнул Вася на Валю.
Но та продолжала всхлипывать.
— Ну, кролик — это не бяда, — сказала Петровна. — Хуже, ежели человек пропал, а вы скрываете.
— Ничего мы не скрываем! — ответил Вася.
— Кролик — это ладно, — сказала Петровна, — а вот человек — другое, даже ежели нег… тьфу! — африканской национальности, как тот Абамка. На реке и утонуть, конешна, недолго. Или поревновать… заспорить… Всяко бывает.
— Да, да, — подтверждала Валя, всхлипывая и тем только усиливая фантазии жилистой сухой Петровны.
— Люди разные, — продолжала Петровна. — Один реагировывает так, а иной… Да! — воскликнула она, воспламененно взглядывая на Татьяну Архиповну. — Зыка-Языка-то наконец брать хотели!
Татьяна Архиповна оставила свое рукоделие и поверх очков посмотрела на Петровну. Та во все глаза глядела на Татьяну Архиповну и уже сидела подбоченясь, дожидаясь ахов-охов, вопросов. Татьяна Архиповна молчала, только смотрела.
— Ну? — словно бы дернула ее за язык Петровна, как удочку заправский рыбак.
— Правда? — наконец спросила та.
— А как же! Как этот дождь правда или твоя неходьба! — торжествующе воскликнула Петровна. — На него же давно написал Медун. Тот у Медуна овечек на шашлыки крал, одну, потом другую, в лес уводил и там жрал с самогонкой и дружками-то, что повадились к нему, охотнички какие-то, с городу. Шкуры потом находили, костришше. А наш-то Бобер ни фу-фу. Токо вон с тобой срам развел, а Языка взять — рука коротка да дрожит. Против овец молодец, а с молодцом сам овцом. Хоть и Бобер. Ха! — Петровна прикрыла рот, искрометно глядя на всех. — Ну, Медун до области добрался. Оттуда, видать, надавили, и ночью сёдня группа хватов этих, мальцов дебелых у панцирях да шлёмах с автоматами и накрыли его.
Петровна замолчала, выдерживая паузу, наслаждаясь своим информационным господством, как какой-нибудь телеведущий в патетических местах.
И Татьяна Архиповна так и сказала:
— Ой, Петровна, ты как Малахов! Или этот… «Приз в студию!»
Петровну это сравнение ничуть не смутило, наоборот, она еще выше задрала свой нос туфелькой.
— Какой ужо тут приз, — сказала она, — ежели Язык-Зык той, если он собственной персоной взял да и был таков! Ушел!
Тут уже Татьяна Архиповна всплеснула руками.
— Как?!
— Ушел! — победоносно повторила Петровна, словно от опасности избавился ее любимый родственник.
— Нет, но как же… — бормотала Татьяна Архиповна.
— А так же. Ушел, как есть ушел со своим раздвоенным жалом. Ох, видать, то не спроста, Акимиха и говорила, ой, не спроста то, такой-то язычок у молодца, а то, что он гаворил, дескать, хотели наказать дружки или хто там в турьме той, али несчатливая случайность прямо, — ложь, ложь самая и есть. А это у него от рождения и при содействии самых темных сил. Акимиха, она профессорша, по моныстырям все ездиет, с ранья уже молитвы читает, постится, хучь еле ноги волочит, шатает ея, а она нет. Книги у ней от деда ишшо, а он был самый что ни на есть раскольник, старовер.
— Раскольник же, — сказала Татьяна Архиповна.
— Ну. А может, оне-то и веру хранили, а не эти в золоте. А те — в золе!
