— Какая чисты-ая там вода, э? — Горец причмокнул. — Хрусталь!..
— Да, знаю.
— Откуда? — не поверил горец.
— Бывал там, ездил автостопом еще студентом.
— А? Где именно?
— В Пицунде.
— Тэ!.. — воскликнул горец, снова отмахиваясь. — Там все пасутся. Есть места настоящие. И электроудочками, как у вас, там рыбу никто не выбивает. Мы любим свои реки, свою землю.
— Мы тоже, — ответил Вася неуверенно.
Горец засмеялся, показывая крупные зубы, играя глазами.
— Э, дорогой, не смеши. И не сердись. Но у вас земля как мачеха. Или забитая дурочка, э?
Вася и сам так считал, но сейчас не хотел уступить самоуверенному горцу.
— Лучше бы сказать: забытая. Потому как дали неоглядные, народу мало…
— А я слышал, дельные люди и советуют Путину: перенеси Москву на Урал. Тогда и видно будет лучше, э?
Вася покосился на горца и ненароком повел глазами дальше: позади маячила та парочка. Черт, они шли за Васей.
— Ну, — сказал Вася, — тогда уж точно век Европы не видать!
— Ха-ха-ха! — засмеялся горец. — А ты себе на уме, рыбачок.
Они снова оказались перед павильоном с выставленными на улице креслами и диванами, затянутыми пленкой. Те же торговцы покуривали у входа. Увидев Васю, они заулыбались.
— И где твой ли-едоруб?! — воскликнул парень с тонкими усиками.
Но тут в соседнем ларьке врубили оглушительную музыку и все потонуло в ритмах, визгах. Морщась, горцы заругались, наверное, — по крайней мере, такие были у них лица. И Вася прошествовал дальше, не отвечая на реплику.
Выйдя на тротуар возле большого магазина «Байкал» с синей чайкой вверху, Вася остановился, огляделся… Сразу заметил мужика в кожанке и его спутницу. Но разговор с горцем как-то по-особенному настроил его. Он вдруг почувствовал нелепость всей этой беготни по лабиринтам ларьков. От кого и почему он должен скрываться?.. Ну, да, есть, конечно, причины. Но неужели и эти нищеброды посягают на его свободу? В том, что это знаменитый Мюсляй, Вася уже не сомневался. Действительно, у него глаза были как сливы. Хотя, кажется, его прозвали так не за глаза. Свободный человек не обязан отвечать любому прохожему, если, конечно, тот не в форме полицейского. И хотя Васина свобода была ворованной, он решил вести себя именно, как свободный человек, и баста. Ведь этот Мюсляй ничего не знает.
И он спокойно смотрел, как тот приближается. Вытер пот со щек, пригладил рыжеватые взъерошенные волосы. А Мюсляй не сразу подходил, а как-то топтался, озирался, принюхивался. Кажется, знакомство Васи с горцами сбило его с толку…
Наконец, он направился к Васе. Бабенка потащилась было следом, но тот ее остановил одним властным жестом. Вася смотрел на него, пытаясь определить, сколько ему лет и что это вообще за человек. Мюсляй был высок, коренаст, темен. На всем его облике лежала какая-то темная печать, тень и особенно на лице, странно нечистом. Лет ему было, вероятно, сорок или сорок пять. Он остановился возле Васи, бросая взгляды на него и вокруг.
— Что еще? — не выдержал Вася.
Мгновенная улыбка блеснула зубами, белками глаз. Зубастая была улыбка. Желтозубая. И тут же исчезла.
— Нет, ничего, — ответил Мюсляй.
Голос его был крепок и груб.
— Я же сказал, — проговорил Вася.
— Ну, конечно, конечно, — заискивающе ответил Мюсляй. — Я понял. Она могла уйти и с кем-то другим.
— Тогда… что вам надо? — спросил Вася.
— Ничего. Просто хотел узнать, если можно, где собираетесь рыбачить?
— Рыбачить?.. Речек да озер много, — ответил Вася.
— А откуда вы родом?
— Ну… какая разница, кто откуда.
Мюсляй кивнул.
— Все так, все правильно. Был бы, как говорится, человек хороший. А вы как раз из таких.
— Хых-хы, — просмеялся Вася. — Это еще неизвестно. Кто есть кто.
— Ху из ху, — подхватил Мюсляй, ощериваясь в улыбке. — Нет, оно сразу видно бывает. У кого есть дом, у кого его нету. Кто сам по себе, а кто подневолен.
— Да? — спросил Вася, с беспокойством глядя на него.
Тот кивнул.
— Да. — Он снова кивнул и повторил: — Да. У вас вот дома-то скорее всего и нету.
— Хых-хы!.. Это почему же?
Мюсляй пожал плечами, развел большими руками с грязными выпуклыми ногтями.
— Не знаю. Хотя интересно было б и узнать.
— У меня дом есть, — сказал Вася. — В деревне.
— В какой?
— Ну… в Ивантеевке, — брякнул Вася, предполагая, что звучит это вполне по-деревенски.
Мюсляй ухмыльнулся.
— Это же в Подмосковье? И не деревня, а город. Я знаю.
— Ну… поселение, — пробормотал Вася и начал краснеть.
— Так это вы оттуда к нам за лодочкой-то приехали? — делано изумился Мюсляй.
— Да, здесь у вас дешевле, — тут же нашелся Вася.
— Думаю, что разницу, если такая имеется, расходы на бензин пожрут, — ответил Мюсляй.
— Дерьмо, зараза, — пробормотал Вася, еще гуще заливаясь краской, что вообще обычно у рыжих тонкокожих людей.
— Ась?
— Да жарко, — объяснил Вася, знавший за собой эту особенность.
— Ну, если так одеться, — заметил Мюсляй. — Или в Ивантеевке еще зима?
Вася уже изнемогал от этого разговора. Вот пытка-то! — восклицал он в душе. И краснеешь как рак. На этом еще следак играл. Рыжим никакой детектор лжи не нужен.
— Да нет… просто… на всякий случай, — бормотал Вася, запинаясь и чувствуя себя нашкодившим школяром, пойманным директором или грозным завучем.
Он утер потное лицо.
— Да, вдруг придется заночевать на обочине, под кустом, — подхватил Мюсляй. — Тут путешествия такие, это уж точно. Ко всему надо быть готовым. Наша зона повышенного риска. Родина.
Вася глянул на него исподлобья.
— Так ведь? — спросил Мюсляй. — Как Мексика?
— Не знаю, я там не бывал.
— Мне она тоже только снилась, — сказал Мюсляй, улыбаясь. — Вдруг попал в горы ихние, книжку нашел, открываю, а там написано, что в двадцать втором веке процветать будут… эти… инки и янки.
— Инки и янки? — невольно заинтересовался Вася.
— Ага, — откликнулся добродушно Мюсляй.
— Похоже на анаграмму.
— Ась? Чего? — переспросил Мюсляй, но в его глазах промелькнуло что-то такое, заставившее Васю усомниться в его непонятливости.
— Анаграмма вам приснилась, — повторил Вася.
