В шед кто-то зашел, Валя оглянулась. Это был Эдик. Ночью ему снились горы, каменная деревня над пропастью и речкой, он оказался в одном из этих домиков, прилепившихся к склонам. Напротив сидела смуглая женщина в платке. Пришел мужчина с мотыгой. Эдик ждал удобного момента, чтобы выхватить мотыгу, недоумевая, где он оставил свой автомат. Но мужчина был настороже. Он спросил, что солдату здесь надо? «Я тебе дам молока», — сказала женщина, поглаживая руки с вздутыми венами на коленях. Мужчина явно готовился употребить свою мотыгу. Эдик покачал отрицательно головой. «Можешь идти», — сказала женщина. И он вышел. Медленно шел улицей между каменных домиков. И ему удалось выбраться оттуда. И уже он летел в самолете. Но в самолете были чужаки: мужчины в белых длинных одеждах, с замотанными головами. И самолет летел совсем не туда, куда ему было нужно. Нет, нет, не туда. Он немел от ужаса.
— Как тут у тебя продвигаются делишки? — спросил Эдик, медленно проходя между клетками.
Валя молча глядела на него.
— Ну что ты смотришь, карие глазища? — насмешливо спрашивал он, подойдя уже вплотную и взирая сверху.
Валя разогнулась.
— Толстеют наши шоколадки! — воскликнул он, щелкнув по ближайшей сетке пальцами. — Да, а вот как раз у меня тут… — говорил он, запуская руку в карман синего комбинезона и внимая что-то. — О-па! Шоколадка завалялась. На, бери. Ну, чего испугалась? Думала, как фокусник, выхвачу зайца за уши? Новозеландца?
Смеясь, он протягивал Вале шоколадку.
— Бери, бери, твой-то тебя не балует. Хотя, я смотрю, он какой-то вообще… лох печальный, а?
— Он учитель, — ответила Валя, принимая суровый вид.
Эдик присвистнул.
— У-чи-и-тель?.. Ну и ну. А похож на ученика, двоечника. Как это говорится, вечный студент, да?.. Ну держи, держи, чего ты?
— Маме отдайте, дяденька, — попросила Валя.
Эдик ухмылялся, почесывая бакенбарды.
— Да она у меня не последняя. Бери и кушай. И не называй меня так. Не маленькая уже. На. Ешь. — И он почти ткнул шоколадкой ей в лицо.
Валя взяла, глядя в сторону.
— Давай, давай, кушай. А то вернется твой лох печальный, отберет, хоть и учитель.
— Я потом, — сказала Валя.
— Нет, ты сейчас, — настаивал Эдик.
— Ну, это… мне работать надо, дяденька.
— Блин! Я же тебе сказал? Сказал, а?
И Валя принялась разворачивать шоколадку, шуршать золотцем. Эдик, прищурясь, наблюдал. Она осторожно откусила краешек плитки.
— Да ты не стесняйся… И ничего и никого не бойся. Лоха своего не бойся. Никого. Это я тебе говорю. Бьет он тебя?
Валя испуганно замотала головой.
— Ладно. Но если что — мне говори. О’кей?
Валя кивнула.
— Договорились, — внезапно почти сладким голосом протянул Эдик и погладил темную прядь ее волос.
Валя отшатнулась.
— Ну, ну, ровно жеребчик, — вкрадчиво задушевно продолжал Эдик. — Зачем же так?.. Как будто необъезженная, а? Ну, ну, будь хорошей, во мне-то сил поболее, чем в лохе печальном.
Бледнея, Валя отступала. Эдик приближался. Она еще ела шоколадку как бы во сне.
— Нет, ну точно, как необъезженная кобылка-то. А? А? Ну, не дури, иди сюда. Все будет хорошо, знаешь, как в песне поется.
Валя дернулась от его рук, ударяясь о клетки. Шоколадка выпала.
— Э! Ты клетки свернешь, кобыла! Ну чего? Не строй из себя цацу!
По щекам Вали потекли слезы.
— Дяденька, дяденька, — бормотала она, еще дожевывая шоколад.
— Да что за черт! — не выдержал Эдик. — Что? Необъезженная?
Валя, внезапно сообразив, что он имеет в виду, закивала энергично и вправду делаясь похожей на лошадку, пони.
Эдик выпятил нижнюю челюсть.
— Да ну?..
— Вот истина, — откликнулась она и перекрестилась.
Эдик напряженно соображал и вдруг рванул ширинку, обнажаясь.
— Ладно, хоп! — голос его звучал придушенно, яро. — Но я же говорил… говорил, что у меня еще есть… На-ко, давай…
И он схватил Валю за волосы.
Да, перед Васей
…Да, перед Васей как будто из-под земли вырос тот мужик. Темно он смотрел в лицо Васе.
— Куда спешим, уважаемый? — хрипловато спросил он.
— Куда надо, — ответил Вася, собираясь пройти мимо.
Но мужик заступал ему дорогу, качая головой.
— Да понятно. Только есть один вопросик. Постойте. Так. Про одну деваху. Вальку с Соборной горы.
— Что? Какая… — начал было Вася, но тот оборвал его.
— Не надо, уважаемый, ага? Белочка видела, как вы ее уводили. Да?
Стоявшая позади него бабенка ответила боязливо и в то же время как-то нагло:
— Он самый.
— Вот видите, уважаемый?
Манера говорить у этого человека тоже была странной, смесью глубокой приниженности и в то же время чего-то холодного, жестокого. Так в прогретой июльской реке иногда попадаются ледяные слои родников. От его голоса и бросало сразу в жар и в холод.
— Никуда я никого не уводил, — ответил Вася. — Люди не лошади, а я не цыган, прлоклятье.
— А? Не понял…
— Эй, ну что, приобрел ледокол? — вступил в разговор кто-то еще.
Все обернулись. Это был один из тех диванных горцев, с пышными усами, как бы пересыпанными солью с перцем. Он улыбался. Выпуклые темные глаза были насмешливы.
— Да, да, — ответил торопливо мужик в кожанке, стараясь загородить невысокого запарившегося Васю в полупальто.
— Э-э, зачем не даешь человеку сказать? — спросил горец.
— Я-а?.. — переспросил мужик в кожанке. — Да что вы!.. Пусть говорит.
Голос его был угодлив.
— Ну так что? — спросил горец.
Вася улыбнулся ему и, перехватив удобнее лямки, пошел.
— Купил, — говорил он, идя рядом. — За пять тысяч. С веслами, сиденьями…
Горец важно кивал.
— А насос?
— И насос есть в комплекте.
— Рыбку будешь ловить, а? Сетью? — спрашивал, посмеиваясь, горец.
— Нет, зачем, — отвечал Вася. — Так просто.
— Как просто?
— Удочкой.
— А, — откликнулся горец, махнув тяжелой рукой, заросшей черными волосками чуть ли не до ногтей. — Тут у вас и рыбки-то нет, э, совсем, да? Настоящей. Форели, как в горах, в чистых ручьях, знаешь?
— Что?
