Ха-ха!.. Бальное платье!.. Ой, мамочки, описаться можно. Да зачем?! И так хорошо.
Мы снова закружились.
А без одежды будет и еще лучше.
Мы стали раздеваться. В храме-то!..
Проснулись они поздно. Вася нехотя выполз из-под одеяла, позевывая, приблизился к двери, помешкал немного и толкнул ее. Дверь была закрыта. Он тихо заругался и взял топор.
— Ой, Фасечка! Ты чего это? Чего?! — вскричала Валя, протирая заспанные глаза, разгребая спутанные волосы, проглядывая сквозь них удивленно.
Вася молча рубил
Вася молча рубил дверь. Иногда лезвие попадало на гвоздь, и топор тонко взвизгивал. Вася рубил так, что во все стороны летели щепки. Наконец он сумел отделить доску с железным навесом от двери, и дверь открылась. Вася вышел наружу и вдохнул мартовский сырой воздух. Потом он взял ведро, снова вышел и, отойдя подальше, выплеснул содержимое на землю.
— Фася, затопи печку-то, — просила гнусаво со сна Валя.
Но он отвечал, что не надо пока, пусть проветривается.
— Холодина собачья, — канючила Валя.
Но Вася был непреклонен. Его лицо в веснушках было решительным и сосредоточенным, даже острый нос выражал целеустремленность. В сенях дома Эдика и его матери они столкнулись с самим Эдиком, всклокоченным, помятым. Он стоял в облаке крепкого перегара и бессмысленно таращился на вошедших, словно это были инопланетяне или новозеландцы.
— Бляха-маха, — пробормотал Эдик, морщась. — А я-то… совсем забыл… Но… как вы здесь оказались?
— Так, — ответил Вася, колюче глядя на него.
— Нет, кто вас… вам открыл? Ключ же у меня? У меня?
— Не знаю, — ответил Вася.
Эдик сделал движение рукой, как бы протирая изображение.
— Надеюсь, это не привет от белой горячки, — хрипло пробормотал он и пошел дальше, спустился по ступенькам крыльца, почесывая озадаченно шею.
Надежда Васильевна отдавала им контейнеры с завтраком, спрашивая, не мерзнут ли они в вагончике? Долго тепло от печки держится?
Вася после завтрака бродил вокруг вагончика в поисках досок, но ничего не обнаружил и решил позже посмотреть возле шедов или где-то на территории фермы, а в обед уже все заделать.
Когда они работали в шеде, пришел Эдик. Он сразу начал орать. Как смел этот бродяжка порубить дверь? Испортить такой отличный вагон? Дверь там была крепкая и ладная, холода не пропускала. Топи печку и живи королем, жуй крендель с маслом. Кто должен теперь это чинить? Рубить не строить?
Вася молчал.
— Чего молчишь?! — крикнул Эдик.
— А что с тобой говорить? — спросил Вася.
— Хочешь сказать, я тупой?
Эдика со злого похмелья разбирало. Он явно хотел почесать кулаки. Но тут в шед вошел сам Борис Юрьевич.
— Что у вас здесь за митинг? — спросил он хмуро.
Был он в брезентовой куртке, голова повязана косынкой из маскировочной ткани, щеки и подбородок чернели щетиной, веки подпухли, глаза красные.
— Это результат интоксикации, — заметил Вася.
— Ученый, твою мать!.. — воскликнул Эдик. — Посмотри, Юрьевич! На этого гастарбайтера.
— Ладно, что стряслось, — без вопросительной интонации проговорил Борис Юрьевич, слегка морщась.
— Да он взломщик! — крикнул Эдик. — Порубил нахрен вагон.
Борис Юрьевич посмотрел на Васю с некоторым удивлением.
— Даже так, — сказал он.
— Ой, ну вот зачем так-то наговаривать на человека? — подала голос Валя. — Вы, дяденька, закрыли нас на замок, даже поссать не выпускали! Почти сутки-то!
Борис Юрьевич обернулся к Эдику.
— Ну запамятовал, — отвечал тот, хлопая себя по шее. — Задурился вчера с авторитетами.
— И что? — спросил устало Борис Юрьевич.
— Утром Фасечка дверь и прорубил, — сказала Валя. — А то бы я там и насрала.
Борис Юрьевич засмеялся.
— Горшок, что ли, у мамки попросить?! — выпалил Эдик. — Устроили тут детский сад, мля.
— Дяденька, это вы нам устроили каталажку, — возразила Валя. — Как новозеландцам.
— Кому? Как кому? — спрашивал Эдик и даже ладонь к уху прикладывал, чтобы лучше услышать.
— Новозеландцам, — ответила Валя, враждебно поглядев на него, а потом кивнув на клетки.
— Это вы-то новозеландцы? — спрашивал Эдик, щуря синие глаза в белесых ресницах. — Юрьевич, мне тут анекдот припомнился… Встретили Петька с Василием Ивановичем осла, Петька говорит: не пойму, то не корова, не лошадь, уши вона какие. Чё за зверь-то, Василий Иванович? Тот ему: ну кролик это, только очень старый, судя по яйцам.
— Значит, и вы, — ответила Валя.
— Чего? — спросил Эдик.
— Фасечка говорит, да у нас все новозеландцы.
Эдик обернулся к Борису Юрьевичу.
— Слыхал, Юрьевич?.. Эти гастарбайтеры — ох не просты, а с умыслом! Куда метят!
— Ладно, Эдуард, успокойся, — сказал Борис Юрьевич. — Здесь ты сам виноват, что забыл. Надо дверь починить.
— Я? Этим бродяжкам? Бомжам? Пятому элементу?
— Почему… пятому? — не понял Вася.
— А потому, — не унимался Эдик, похмеляясь злыми словесами. — Там таких безродных ослов и показывали, смотавшихся на другую планету. Может, и вы хотите? Ну, раз не нравится? Раз новозеландцами себя ощущаете? Давайте, валите. Может, в Америке будете пиндосами, а не кроликами, что еще хуже.
Борис Юрьевич снова просмеялся, впрочем, как-то невесело, жестко, уныло.
— Я и сам дверь отремонтирую, — сказал Вася. — Только инстрлумент нужен, доска хорлошая, гвозди.
— Найди ему все, — сказал Борис Юрьевич Эдику и вышел. — И пойдем со мной… подлечиться надо.
Эдик тут же просиял и, позабыв обо всем, устремился следом.
— Хых! Ха-ха-хи-хи-хи, — засмеялся Вася. — Вот кому лечиться уж точно позарез нужно. Дебил натуральный. Вместо мозгов вата.
Валя вздохнула.
— Он, Фасечка, затурканный просто, ему отдохнуть надо, уехать куда.
— …в Новую Зеландию! — выпалил Вася.
— Ну нате, нате, — говорила Валя, насыпая корм в миски, — ослики новозеландские, недокормленные…
— Хыхыхх-хы! — смеялся Вася.
— И как же они вас есть могут? — сетовала Валя. — Ушастенькие вы мои. Ослики печальные.
Кролики молча слушали ее, поводя мягкими ушами, сверкая белками круглых загадочных глаз.
Вася все смеялся. В конце концов он заразил своим смехом и Валю. И, отсмеявшись, она запела:
