— Не самое лучшее вы время выбрали, — сказал тяжело водитель, опуская стекло. Он распечатал пачку, видимо только что купленную в кафе, щелкнул зажигалкой и закурил.
— В смысле? — переспросил Вася.
— Даже март не начался.
— А мы… мы поближе к югу и тянем, — сказал Вася.
— Брянск… А дальше? — спросил водитель. — Там Украина. В Крым?
— Нет, — сказал торопливо Вася и засмеялся. — Зачем нам Крым?
Водитель посмотрел на него.
— Интересно. Всем он нужен, а вам — нет?
— Земли и так хватает, — отозвался Вася. — Можно и в Сочи погреться у моря.
Водитель покачал головой и ответил:
— Не-эт, земли всегда мало.
— Вы не космонавт? — спросила Валя.
Водитель посмотрел на нее в зеркало, с шумом выпустил струю табачного дыма:
— Пфф-фа!..
Вася кивнул.
— Вот именно.
— В космосе тоже идет борьба, — сказал водитель.
— Между землей и небом война, — напел Вася. — Все как в «Левиафане».
— Это по Звягинцеву, что ли?.. — поинтересовался водитель. — Он же обманщик и русофоб. Север другой. Север не знал крепостного права. Люди там сильнее, а у него сплошь хапуги и алкаши. На севере свет.
— Нет, это по Гоббсу, — заметил Вася.
— А вы, дяденька, с севера? — спросила Валя.
Водитель хмыкнул.
— Нет, — сказал он. — Но бывал там, в Архангельске и на Соловках, на экскурсии. Монахи, конечно, основательно устроились. Каналы, башни. Особенно красиво, когда подплываешь: эти все купола вылупляются из моря.
— Крласота гулаговская, — сказал Вася. — Солж расписал ее здорово.
— Это кто?
— Солженицын.
— Ну… Тут надо смотреть вперед, а не ковыряться в прошлом.
— Не все прошлое говно, — сказал Вася.
— Это слишком нехорошо сказано, — ответил водитель. — Зачем же ругать все скопом?
— Так вы сами сказали.
— Я имел в виду Солженицына.
— А правда, нет ночей? И прям светло как днем? — спросила Валя.
Водитель хмыкнул.
— Правда. Неужели по телевизору не видела? Или вон по Ютубу?.. Светло, хоть шей. На куполах и крестах свет солнца даже в час ночи.
— Ой! — воскликнула Валя. — Вася, поедем туда.
— Там еще зима в полном разгаре, — ответил с неудовольствием Вася. — И полярная ночь вообще. Прлоклятье, — добавил он с отчаянием.
— А когда же наступит день, чтобы без тьмы? — спросила Валя.
— Летом, — сказал водитель.
Некоторое время все молчали, как будто прислушиваясь к ровной работе мотора, шуму дороги, ослеплявшей их радужными сполохами фар. Но встречных автомобилей уже было меньше. А вокруг простирались сероватые поля, уходящие в черноту. По холмам светились иногда деревни.
— А-у-нас-давно-уже-эта-ночь-давно, — пробормотала скороговоркой Валя. — Не-видать-ни-зги.
Водитель поймал ее изображение в зеркале.
— Ничего, утром рассветет, — сказал он.
— Нет-нет-нет, — затараторила Валя. — Нету-почти-света. Мартыновна улетела. Хотя Матушка вот и вернулась. Но там сейчас ее накроют. Рясами, платками, грязными поцелуями. Фу, пакость какая. На сто шагов не подпускала бы никого. Давно говорила Мюсляю, надо купить лампу, лампу керосиновую. Ходишь и спотыкаешься. Не видно. Нет свету. Так он не разрешил. Ага, а себе на табак берет сколько хочет да на вино. А мне на лампу не дал. Прибью, говорит, и тебя, и лампу. Потому как сам-то из угля весь, угля тьмы, а в сердце чернила. И глаза из гуталина. Страшный. Уже хватился и меня ищет.
— Чудно, — пробормотал водитель и посмотрел на Васю как только можно дольше.
— Чудно, что есть места с тем фаворским светом, а есть без него, — отозвалась Валя.
— Хватит тебе, — попросил Вася.
— Ребята, а вы вообще откуда едете? — спросил водитель.
Они молчали. Так в молчании и ехали дальше. Вася начал клевать носом, и Валя увидела, как мужик с бородой в подпоясанной рубахе спускается по камням к реке — к Днепру — и зажигает керосиновые лампы: одну, другую, третью, — и трепещущие огоньки тех ламп отражаются в темных водах…
Автомобиль мягко подпрыгнул, и Вася очнулся, ошарашенно вытаращился вперед, потом посмотрел на водителя и проговорил с некоторым удивлением:
— Лев Толстой приснился.
Водитель мельком глянул на него.
— Что говорил?
Вася подумал и пожал плечами.
— Ничего.
Помолчав, добавил:
— Керлосиновый сон.
Еще через некоторое время автомобиль начал тормозить и остановился.
— Все, — сказал водитель. — Здесь я сворачиваю. Дорога на Брянск — прямо.
— Спасибо, — ответил Вася. — Денег у нас нет.
— Я догадался, — сказал водитель.
— Хорошо, — сказал Вася и начал выбираться из автомобиля.
Пассажирка не двигалась. Водитель оглянулся. Девушка спала, положив голову на рюкзак.
Он соскочил с поезда возле открытой террасы со столиками, сразу подошел к светловолосой девушке, обнял ее. Она запрокинула голову: о, это ты? Он принялся целовать ее чудесное светлое лицо, расспрашивать: как ты здесь?
Голос диспетчера: «Это уже опасно, надо спешить!»
Мы стоим, не разнимая рук.
Снова диспетчер: «Его качества могут рассеяться».
Она: «Иди, иди».
Он: «Подожди, сейчас… Как это место называется?»
Она: «Что?»
Он: «Как этот город называется?»
Она (с удивлением): «Основная Теория».
Он (всматриваясь в ее лицо и сопротивляясь силе, утягивающей в некое жерло): «Сколько лет вы здесь живете?»
Она (как бы не понимая): «Что?.. Сто сорок».
Он: «Сто сорок?»
Она: «Семьдесят».
И все, его затянуло обратно в поезд. По лицу потекли даже слезы. Смешно, он думал, что уже никогда не попадет на эту станцию. Никогда уже не попадешь туда, на эту станцию, и не увидишь светловолосую девушку. Он не знал, что все железные дороги соединяются и есть специальный атлас этих дорог, станций, полустанков. По ним можно все проследить. И она это знала, хотя и не была светловолосой девушкой.
Проснулась
Проснулась Валя от сильной качки, как будто они уже добрались до северного моря и плыли теперь к Соловкам. Но нет, все было то же: впереди водитель, рядом с ним Вася.
