— Ты же дура-а! Пустая бабья башка! Зачем, дерьмо, зараза, проклятье, надо было все рассказывать?! И про меня?!
— Ну Васечка… Васечка, Фуджик…
— Не называй меня Фуджиком! — заорал он и схватился за одеяло на ее плечах.
Валя сжалась, по ее щекам текли слезы.
— Фуджи — это вулкан! — кричал Вася. — И ты сейчас в этом сама убедишься, нищебродка!
— Васечка, не надо, — гнусаво просила Валя.
— Как ты могла выдать меня с потрохами? — бушевал Вася, бегая возле Вали и дергая за одеяло.
— Но… но, Ф… Фасечка, — лепетала Валя, — Фасечка, я не знала, я же не знала.
— Что ты не знала? — орал он в ярости, скаля зубы и нацеливая острый свой нос ей прямо в лицо, словно собираясь всадить его, как клюв. Но бросая ее и снова бегая взад-вперед.
— Н-ничего, н-ничего, Ф… Фасечка-а-а…
Вася резко остановился.
— Как ничего?.. Совсем ничего?
Она закивала, роняя крупные горючие слезы.
— Н-ничего. Софсем. Фася.
Вася задумался, потирая нос.
— Но ты сказала… сказала… это… что мы на ферме?
— Да, — ответила она, кивая и всхлипывая.
Вася молча ходил взад-вперед. Остановился.
— Давай сюда мобильник, — потребовал он.
Валя испуганно глядела на него.
— Мобильник.
— Фасечка…
— Я сказал… Или мобильник, или выметайся. Хотя — нет, можешь оставаться с новозеландцами. А я ухожу.
И он начал тут же собираться. Хотя все уже было собрано: рулон бумаги в рюкзаке. Оставалось взять спички, лампу, может одеяло, нож. Топор. Кастрюлю или чайник.
— Ммм… ы-ы-ы, — хныкала Валя.
— Потому что твой Мюсляй, зараза и дерьмо, ошивается около попов, — ожесточенно говорил Вася. — А мне дело и шьет попяра, понимаешь? Отец Никита. Хых-хы-хи-хихи… Какой он мне отец? Я вообще не знаю отца. Мамаша Гиппопотамиха нагуляла с кем-то… Специально, чтобы было кому под старость ложку супа поднести. Ну, пускай теперь сама себе подносит. Они все заодно. И если какая-то зацепка есть, а она есть — перехват моего звонка сюда, в город, Никкору, он свадьбу приехал снимать, и я ему позвонил, чтобы стрельнуть немного деньжат… Так вот и ниточка. Или сам Никкор проболтается в Москве ребятам. Что, мол, видел Васю-анархиста. Это я и есть. И поп Никита со следаком помчатся сюда. Сначала в город, разнюхают, что мы с тобой под собором встретились, а там этот Мюсляй, зараза. Он и заложит окончательно. На ферме, мол.
Вася схватил рюкзак. Валя тоже встала и в накинутом одеяле пошла к выходу.
— Куда? — спросил Вася.
— Я здесь не остануся, Фасечка. Не, не. Я с тобой. На мобиблу. — И с этими словами она протянула ему мобильник.
Вася еще медлил.
— Возьми, пожалуйста, ну, ну, пожалуйста, — говорила Валя. — Она твоя, бери, бери, на. Ты же хотел фоткать сны. Вот и фоткай, а я не умею совсем. Твоя мобибла, — повторяла она, произнося это слово на свой лад.
Она сунула мобильник ему в карман. И взяла со стола лампу. Они вышли из вагончика.
— Погаси лампу-то, — сказал Вася. — Заметят.
— Фу! Фу!
Валя дула в стекло, усердно раздувая щеки. Наконец огонек угас. Они стояли возле вагончика. В чистом небе уже проглядывали звезды.
— Куда пойдем, Фасечка? — бодро спросила Валя.
Вася озирался. Задирал голову.
— Вон Большая Медведица. Вон Малая. В ее хвосте Полярная звезда. Там север.
— Туда?
— Нет. Нам надо наоборот — на юг. — Он повернулся и указал в мглистые поля. — Туда… Проклятье. Мы даже не запаслись провизией. Хлеба нет. Только заварка. Соль. Спички… Надо было хотя бы поужинать на дорогу… Ты ему сказала, в какой мы области?
Валя энергично покрутила головой.
— Нет! Нет, Фасечка!
— А, ну да, у тебя же Основная Теория… А по какой дороге мы уехали?
— Нет! Нет!
— Хм, хм… Ладно. Давай пока поужинаем. Заправимся и пойдем. Это разумно.
И они вернулись в вагончик. А после ужина и вовсе решили никуда пока не уходить. Кругом снег и грязь, хлеба нет, лодки нет, да и речка еще не вскрылась. Снова в вагончике щелкали дрова в железной печке, а потом тихо горела лампа.
В полете пересек Днепр, — да, это был Днепр, — и оказался на цветущем берегу. Деревья стояли в пурпурных цветах, по ветвям прыгали птицы. А Днепр еще сковывал лед, только на самой середине студено чернела вода. Я уже не летел, а шагал. Повстречал крестьян. О чем-то их расспрашивал. И наконец, вышел к зданию в полях. Мне необходимо было предпринять штурм. Почему я не делал этого, как прежде — взлетев? Не знаю. А здесь я поднимался по лестницам на чердак. И это мне удалось. Крыша этого здания была куполом. Я проник на купол. Но над ним каменел еще один купол. И там находилась охрана. В руках у меня появилось какое-то оружие. Им я и смог уничтожить нескольких охранников. Так я прорвался на второй купол. Потом — на третий, последний, и вот оттуда можно было уже взлететь. На третьем куполе тоже находились какие-то люди. Некоторые из них ложились в стеклянные гробы, говоря, что это родильные камеры. Одному человеку сообщили, что пришло разрешение. «Решение получено!» И он тут же принялся стаскивать с себя одежду и с улыбкой бросился с купола в туман. Да, туман стоял стеной. Ничего нельзя было увидеть. А как хотелось. И тогда я вспомнил про что-то… Да, у меня есть лампа. Нет, это была не лампа, а мобильник. И тогда я навел крошечное окошечко на туман и сфоткал все, надеясь, что после рассмотрю получше…
Валя видела …пещерное жилище, уютное, комфортабельное, перед ним — небольшой пруд, даже не пруд, а разлитая чистая вода. По этой воде к пещере подъезжал белый автомобиль, навстречу выходили старые еврей с еврейкой, некрасивые, горбоносые. Автомобиль развернулся и уехал. А я слышала девичий голос. Какая-то девица комментировала: «Вот здесь мы живем, тихо, укромно…» Наверное, моя подружка. Как ее звать? Ах, Рита. Из соседней деревни, дочка училки.
Старики входят в жилище, сквозь резные двери видны их лбы, глаза. У-у, евреи таинственные, евреи жутковатые, они видели Семьдесят Второго.
Донг-дзонг! Клинк-клинк! Телефон. Мобибла. Где-то в пещере. Что же делать? Что делать? Побежала по воде, разбрызгивая…
Дзонг-дзонг! Клинк-клинк!..
Это страшно и чудесно.
Дзонг-дзонг! Клинк-клинк!
Как звонок Семьдесят Второго.
А может, звонок Мартыновны?
Улетевшей с голубями…
И я подумала, что жаль, нет мобиблы, а то бы я сфоткала голубя, вот этого…
