— Отец Павел и говорил, что это мир, где нас обступают лики идей.
— А ведь несколько лет спустя — а точнее здесь сказать: много ночей спустя, ведь с годами мы связываем скорее дневную, осознанную жизнь, а жизнь ночная как бы и не учитывается, — продолжал Вася, кладя веточки на угли, — так вот, много ночей и снов спустя мне приснилось собственное лицо с той же соринкой на виске. Вот же! Хых-хы-хы-хы… Значит, там я продолжал ходить с этой меткой.
— Да, мы ведем обычную дневную жизнь, а наши ночные двойники, возможно, продолжают существование в мире снов, — откликнулся аэромонах. — Но все это не отменяет значимости мира этого. Наоборот. От дневной жизни зависит существование ночного двойника. Сиречь — души. Во сне нам и дано ее созерцать в красках. — Он оглянулся. — Но и краски этой действительности как хороши-то! Нет, не хотелось бы мне сегодня утопнуть, прости Господи. Но пусть будет не по моему желанию, а по Твоей воле. Чайку попью да и отправлюсь.
— Батюшка, а венчать нас? — спросила Валя. — Да, Фася?..
— Я не буду, — буркнул Вася.
— Фасечка?! Так ты мене не любишь?
Вася отвернулся.
— Фася! — в отчаянье крикнула Валя.
— Да люблю, — ответил он. — А венчаться не буду.
— Чиво?
— Ну чего я должен в цирке этом участвовать? Не верю, не хочу и не буду.
— Не слушай его, отче, — попросила Валя. — Он сам не знает, чиво говорит.
— Знаю, — возразил Вася. — В вашего бога я не верю. Что тут толковать.
— Замолчи, Фася!
— Да что ж, пусть говорит… — сказал аэромонах. — Эка невидаль. Все мы росли в стране воинствующего атеизма. Я и сам не верил.
Валя вытаращилась на него.
— Ты, батюшка?
Тот кивнул.
— Я самый.
— Чиво ты такое говоришь?
— Ну, не я первый. Был у меня предшественник, как говорится, покруче. Савл. Он же Павел, гонитель ранних христиан. Свалился с лошади и уверовал. Стал апостолом.
— А ты с чего свалился? — спросила Валя.
Тот улыбнулся, погладил бороду.
— Ни с чего. Был обычным студентом, веселился, не пропускал ни одной пирушки, с девками баловался… А однажды ночью очнулся — как в пустыне. Вот пустыня — и никого. И ничего, только песок… черный, песок во все стороны. Его можно вместо воды пить. И есть вместо пищи. И мне стало скучно. Потом тоскливо. Затем уже и ужас охватил. Как, мол, только пустыня, одна пустыня, и ничего больше? Никогда ничего? Нет же! Есть иное. Такая мысль вдруг озарила. И все. Снова уснул. И мысль эта вроде бы тоже во мне задремала… но не пропала. Продолжал я в том же духе. Окончил институт…
— Какой? — спросил Вася.
— Архитектурный. Устроился работать в одну строительную фирму. Тоска! То, что мы возводили, имело мало отношения к архитектуре. Жить в таких домах — унижение человеческого достоинства. Но деньги, деньги — все делали деньги. Я тоже включился в этот увлекательный, а по сути пустой процесс. И вскоре пустоту и ощутил… Ну и однажды поехал на встречу с должником… Нет, сперва про музей. Знаете, музей имени Пушкина есть в Москве? Бывали вы там? В Москве?
— Я там родился, — сказал Вася.
— В музее, Фасечка? — спросила Валя.
— В музей нас водили в школе, — сказал Вася.
— В школе? Ну, тогда вряд ли замечал, что музей этот похож на гору. Тем не менее, как туда проникаешь? Через двор со старыми мощными лиственницами. Они еще хорошо так курятся смолой и хвоей… такие я видел на Урале. Пространство внутри довольно странно устроено. Невероятным образом там соседствуют мумии и иконы, древние осколки и полотна шизофренического двадцатого века. И всегда непонятно, как ты попадаешь со второго этажа на первый. Ну, в общем, по лестнице, но этого как-то не замечаешь. И даже не знаешь, может быть, там три этажа? Три уровня?
— Три уровня? — переспросил Вася.
— Ну да. Мумии и черепки, саркофаг женщины с испачканным внутри днищем, вавилоно-ассирийские различные магические штучки. Это первый. Светская живопись — второй. И средневековый зал, и залы западного искусства четырнадцатого тире шестнадцатого веков — третий. Вот в этой последовательности и стоит путешествовать внутри горы. Надо признать, что образы, лики, взгляды третьего уровня глубже, насыщеннее, многомернее всего остального. Короче, путешествие из подземья в небеса. И возвращение на землю: пиво, сигареты, мороженое, газеты, журналы, билеты, солнцезащитные очки, игрушки, детективы. Метро, духота. Стук колес. При взгляде на человека в тюбетейке, смуглого, средних лет, черноглазого, очень спокойного, не возникает опаски. Хотя он, наверное, правоверный мусульманин. Но скорее всего туркмен или узбек. А все настороженно смотрят на других гостей столицы — горбоносых и чернявых, горянок в черных платках… Так вот, ехал я на встречу с одним человеком, он должен был отдать мне деньги, долг. Встречу мы назначили на «Театральной»… Это был второй вагон. Хотя сразу я и не обратил внимания на это. Следующая станция была «Кантемировская». И на ней в вагон вошел как раз старик в полосатом халате и тюбетейке, прокаленный азиатским солнцем, с жидкой седой бороденкой, а с ним женщина средних лет, в пятнистом платке, луноликая, с большими миндалевидными глазами. Только их да платок я и видел, это же час пик, народу — как сельдей в бочке… Я так и уставился на нее. Дело в том, что предыдущей ночью, то есть двумя ночами раньше, мне приснился забавный сон. Про музей имени Пушкина. Я любил там бывать, испытывая жажду иного. И снова собирался туда сходить вскоре. Но во сне уже и отправился. Тут надо вот что заметить. Это был второй сон уже про музей. То есть продолжение, как у тебя, Василий, про соринку-то… А первый я хорошо запомнил и даже записал, ибо он был все же красочен и необычен. Снился он мне около года назад. Вот этот первый сон. Слушайте. В музее играл камерный оркестр. Всюду прохаживались нарядные дамы и господа. Ну это-то еще и не странно, там время от времени устраивают что-то такое… Но посредине зала на возвышении в саркофаге лежала чудовищно толстая женщина — царица, как понял я. Все как будто чего-то ждали. И вот явился некий маг. Музыка стихла. Этот маг взошел на постамент и начал совершать пассы над царицей. И та вздрогнула и приподнялась. Глаза ее были закрыты. Маг изо всех сил старался, но царица не смогла удержаться в сидячем положении и рухнула, выпустив жутко смрадное облако, трупный дух… Снова заиграл оркестр, что, видимо, тоже было средством оживления. Но ничего не вышло. К магу приблизились несколько человек, прикрывая носы платками. Посовещавшись, они приняли неожиданное решение: принести в жертву меня. Тут же ко мне направились служители. Я попятился, потом повернул и пошел прочь. Собственно говоря, в чем дело?.. К чему такое внимание к моей скромной персоне, спасибо… Они — за мной. Я — бегом от них. Некоторое время погоня продолжалась, я лавировал среди скульптур, бежал мимо картин, прятался за колоннами, пока на одном из поворотов не поскользнулся, и тут-то на меня навалились и, заломив руки, поволокли к царице… Хатшепсут, сразу же решил я, проснувшись. Почему?
