Вася поупрямился, но снял все-таки рубашку, подставляя солнцу бледную спину, плечи.
— Ой, Фасечка, какой ты стройненький! — восклицала Валя. — И никакого животика нету!
— Побегай от Обло-Лаяй, и ты будешь, как тростинка, — проворчал он, отгоняя ладонью дым.
— Снимай, Фася, штаны, — советовала Валя. — Знаешь, как здоровски? Пусть тело дышит, загорает.
— Отстань!
— Ну чиво ты, Фася?.. Хорошо жа!
И она стащила майку. Вася отворачивался, но снова смотрел на ее смуглое тело, крутые бедра, плечи, по которым рассыпались темные пряди, более светлые груди, спрятавшиеся в лифчике. Глядел на синюю бабочку. А Валя кружилась под солнцем, напевая, приближаясь к Васе. Тот перешел на другую сторону костра. Валя, приплясывая, шла за ним.
— Эй, чего ты? Отстань… не видишь, обед готовлю…
— Фасечка, разденься…
— Чего это я должен?
— Ничиво…
И она нагнулась и быстро стащила трусики и кинула их на ветвь дуба. Васины глаза пыхали синевой, щеки горели и от костра, и от солнца, и от увиденного. А Валя сняла и лифчик.
— Так жарко! Пойду купаться!
Она приблизилась к воде, дотронулась до нее пальцами ноги.
— Ху-ууугу! Ледяная!
— Ты оденься! — потребовал Вася.
Она обернулась к нему, взглянула исподлобья и начала медленно наступать.
— Не оденуся… не оденуся… — говорила она. — Птицы не одеваются, и я не буду…
Вася отступал с тлеющей веткой-кочергой, глядя на нее с отчаянием.
— Ты сдурела совсем?.. А если увидят?
— Кто увидит?.. Никто не увидит…
Вася отвернулся и пошел прочь, поглядывая вниз. Валя — за ним. Он обернулся. Дальше отступать было некуда.
И Валя схватила его за руку. Вася сопел, молча, глядел на нее. Она прижала его руку к своему курчавому паху…
— Здесь… здеся… сюда… да… — шептала она, касаясь сосцами его груди.
Вася перевел дыхание, сглотнул судорожно, озираясь. Но помощи ждать было неоткуда. И Валя крепко охватила его руками.
— Фасечка… Фасечка…
Она терлась бедрами, животом о его ноги, живот, расстегивала пуговицы, тянула штаны вниз. И вот уже и Вася был голый с напружиненным чудесной силой удом. Валя хотела тут же и лечь, но в этом месте земля была еще сырой.
— Как в парижском лесу… — пробормотал Вася.
Но Валя взяла его за руку и повела в самый центр острова, здесь было почти сухое место… Она потрогала.
— Нет… сыро… Давай так… Так, Фасечка…
И они стояли посреди острова с дымящимся костерком и деревом и приплясывали, двигались волнообразно. Валя двигалась и Васю заставляла. И он подчинялся, сине глядя на ее лицо с прикрытыми глазами. И что-то случилось почти сразу, Валя закусила губу, сильнее прижалась к Васе.
— Что? — пробормотал он.
— Давай, Фасечка… делай…
И Вася не мог уже остановиться.
А потом увидел, что уд весь в яркой крови. Испугался. Валя улыбалась. Он ощупывал плоть…
— Да это у меня, Фасечка, — проговорила Валя. — Наконец-то… Почти не больно.
— Погоди… Так это… что… Ты что… эта… девственница?
Она кивнула.
— Но… как же?..
Вася не мог опомниться и от только что пережитого, и от этой новости.
— А ты, Фасечка?
— Я?..
— У тебя этого не бывало еще, Фасечка? Ведь так? Я знаю. Я первая, да, Фасечка? Я знаю.
И она целовала его в шею, губы, плечи, обнимала. Потом пошла к воде, присела на корточки, зачерпнула ладонью воды.
— Ху-ууугу!.. Х-холодина!
Вася печально наблюдал за нею, иногда трогал все еще напряженный уд.
Она оглянулась.
— А ты чиво? Иди мой.
Вася подчинился. Опустился на корточки рядом, зачерпнул воды.
— Хых!..
— Ой, Фася… чуешь… каша-то подгорела!
И они поспешили к костру.
— Только не хватайся за проволоку! — воскликнула Валя.
Вася подцепил проволоку суком и снял чадящую кастрюлю.
— Вот зараза-то… — незлобно бормотал он.
Выглядел Вася растерянным. Валя смотрела на его болтающийся уд с рыжими волосами.
— Фасечка, — нежно шептала она и тянула руку к уду. — Фасечка мой…
Вася отнес кастрюлю и поставил ее в воду. Потом они сидели на корточках и ели горелую кашу. Вася хотел одеться, но передумал, вдруг почувствовав, что ходить голым хорошо. Валины трусики и лифчик покачивались под теплым ветром на ветке. Она щурилась и восхищенно глядела на Васю.
— Ты, Фасечка, сильный.
— А ты красивая, — отвечал Вася.
— А я думала уже, ты не такой…
— Хых… И я думал, что ты… прошла все огни и воды. А ты… Но слушай, а как же этот… Мюсляй?
— Мюсляй?.. Он жа любит мальчиков.
— Да?
— Ага… И со мной так же.
Вася поморщился.
— Черлт, вот дерьмо-то, зачем я спрашивал.
— Ничиво, ничиво, спрашивай, Фасечка.
— Ты… его любила?
— Как жа его можно любить? Я его боялася. Он мог вусмерть пришибить.
— А… Митрий? — понуро спрашивал Вася.
— Чиво Митрий? Чиво, Фасечка?
— Ну… с ним-то?
— Ничиво и с ним, Фася!
— Так вы же обжимались в домике.
— Ну и чиво? Мне его жалко. Одинокий жа дядечка, сидит в этой башне, в конюшне, сам, как конек. Я его только хотела… хотела немного ослобонить, и все.
Вася махнул рукой.
— Ладно, Вальчонок… не рассказывай дальше…
— А чиво? Такое наше устройство человечье, Фася… Ну? Чиво ты запечалился, Фасечка? Я жа токо тебя и люблю. И всегда любила одного, как увидала там, на горе, под собором. Ты мой, Фасечка. А я теперь вся твоя. Мы поженилися. Ну? Хочешь еще? Хочешь?
И она протянула руку и поймала его за уд. Вася дробненько засмеялся, но противиться не стал. Да Валя сказала, что ей пока еще больно. И они отложили новую игру. Васин уд снова поник.
Горелую кашу они так и не смогли доесть, выбросили рыбам. Вася долго чистил щепкой кастрюлю, пыхтел, взглядывал на Валю и во весь рот улыбался.
В чистой кастрюле они заварили чая и вдоволь напились. Так и ходили до самого вечера по острову голыми. А как солнце начало клониться к западу, оделись.
— Кажется, обгорели, — бормотал Вася.
