— Фася, так ты думаешь, скажут?
— Конечно!.. Здесь никто не откажется выслужиться перед Облой. Менталитет такой!
— Чиво?
— Того! Знаешь, кто у них господь бог? Обло-Лаяй! Это же язычники в овечьих шкурах христиан. Собаки-язычники. И Обло-Лаяй у них главный. Главное божество. А все остальное сбоку-припеку. Поэтому я у них — первый враг. Они хотят взять в плен мой мозг.
Во время обеда Вася решился и спросил у Митрия Алексеевича о лодке: не продаст ли? Митрий Алексеевич взглянул на него.
— Ты все же хочешь продолжить свой поход по реке?
Вася энергично кивнул.
— Но… у тебя нет продуктов…
— Я бы купил чего-нибудь у вас.
— Но… скоро снова выйдет в эфир «Радио Хлебникова», там будет и про Кургузовку, и про вас. Интересно же послушать.
Вася был бледнее бледного. Глаза его нестерпимо пыхали синевой.
— К-как… про нас?
— Ну да, я рассказал немного, а Сева записал. Это же все любопытно.
Вася значительно смотрел на Валю.
— Я бы на вашем месте хотя бы до передачи задержался. Когда еще услышите?.. — продолжал Митрий Алексеевич.
Вася перевел дыхание и произнес дрожащим от волнения голосом:
— Никогда.
— Ну вот я и говорю.
Вася вздохнул раз и другой, стараясь хоть немного успокоиться. Но голос его срывался, когда он говорил:
— Вы… продадите или нет… лодку и немного крупы с солью?..
— Я призываю не торопиться.
— Т-тогда я уйду пеш-ш-ком… Мы уйдем… Сейчас же.
— Ладно, ладно. Лодку продам, раз уж так загорелось. Хотя, что ее продавать? Можно и даром отдать — старье. Но без мотора.
— С веслами.
— Ну конечно. А вот продуктов… лучше поехать за ними в поселок. Ребята мне кой-чего подкинули, но вам-то надо запастись получше. Так? Вот я и предлагаю подождать, пока хотя бы чуть дорога подсохнет.
И Вася согласился. Но стал он молчалив, хмур, и Митрию Алексеевичу никак не удавалось его разговорить. Еще день Вася выждал, а на другой сказал, что пора уходить. Митрий Алексеевич не сумел его переубедить. И тогда он предложил попробовать проехать в поселок за продуктами, а еще и ради подключения электричества. Вася соображал… соображал и нехотя согласился. Но тут заупрямилась Валя. Она боялась оставаться в имении, хоть и с Конкордом, и с кроликом, и с птицами.
Митрий Алексеевич развел руками.
— Что ж! Поеду один.
Он выгнал мотоцикл, надел старый кожаный летный шлем, защитные массивные очки, завел мотор, немного прогрел его и сел, махнул рукой в краге и поехал, сразу заюзил, выхлестывая грязью из-под колес, выровнялся и направился по аллее, миновал музыкальный домик, церковь и скрылся.
— Собирайся, — тут же приказал Вася, еще продолжавший улыбаться прощально вослед уехавшему Птицелову, бывшему врачу Дмитрию Красносельцеву.
Валя взглянула на него изумленно.
— Куда, Фасечка?
— Туда, — ответил он деловито, махнув в сторону реки. — В Елисейские Поля. К свободе.
Валя даже отступила.
— Ты чиво… Фася?..
— Ничего!.. Нам нужно срочно убираться отсюда. Давай, давай. Неизвестно, с кем он сюда вернется. Я никому не верю. И ему не верю особенно. Ясно?
— Почему жа?
— Потому что он худший вариант раба. Раб по убеждению. Дважды раб. Нет, трижды! — Вася начинал загибать пальцы. — У боженьки раб. Раз! У березки. Два! И у Облы. Три! Это страшный парень, Вальчонок. Хоть и интересный. Но пусть им интересуются слушатели ихнего безумного радио. А мы уходим. Давай, не стой.
Валя отступила еще дальше. Вася смотрел на нее. Она поводила головой из стороны в сторону.
— Не… Фася… Не… Я не пойду…
— Как?
— Не-а, Фася… не пойду я…
— Ах ты, коза! — воскликнул Вася. — Трлахалась с этим старпером? Да он же тебе в отцы годится!
— Ничиво я не трахалась!
— Да я видел, как вы обжимались, зарлаза. Да и ладно. Мне-то что! Я с самого начала от тебя отбивался, это ж ты сама липла, как банный веник… Фиг с тобой. Сиди, жди Эдика и Облу с шоблой. Пошли вы все!..
Вася ринулся в башню и бросил в мешок три банки, пару пачек крупы, пачку вермишели… Потом вытащил банку, достал деньги, начал отсчитывать… плюнул и почти все швырнул на стол. Надел свое полупальто, хотя и было на улице очень тепло, почти жарко, пошел к реке, таща мешок и весла. Затем вернулся за лодкой, взял ее на плечо, глянул на Валю, хотел что-то сказать, но только и выдохнул:
— Хых!
И пошел к реке, сиявшей синевой и золотом. Лодка спустила воздух, и пришлось ее накачивать. Ткнув в баллон пальцем, Вася решил, что переборщил, а при таком солнце это опасно. Стравил немного воздух и спихнул лодку на воду. Лицо его сияло, хотя и хмурились брови. Он положил мешок, в котором загремела кастрюля, вставил весла в уключины, встал одной ногой в лодку, другой оттолкнулся, сел на деревянное сиденье, начал грести, лодку развернуло — и Вася увидел Валю. Она шла по берегу с кроликом на руках и керосиновой лампой.
— Хых, хы-хы-хы-хы-хы-хы-хыыыыы, — засмеялся Вася.
Валя жалко улыбалась, оскальзываясь на глине, но крепко прижимая кролика. Вася подгреб к берегу, продолжая смеяться. Валя кое-как села, намочив полу куртки. И Вася налег на весла, смеясь. Течение подхватило черную резиновую лодку, потащило за собой. Вася смеялся, а по щекам Вали катились слезы.
— Ну чего ты, Вальчонок?! — крикнул он сквозь смех и ветер.
— Жа-а-лко дядечку-у, Фася-а-а…
Но Васе не было жалко ни Птицелова, ни его друзей, ни этой Кургузовки. Его манили другие берега, иные песни…
И вдруг на них и нанесло какое-то щебетание, и Валя засмеялась сквозь слезы:
— Ху-ууугу! — воскликнула она. — Птички-пташки! Стратим и сирин! Гуляйте вволю!
Тут Вася перестал смеяться.
— Вальчонок, ты чего… Погоди…
И догадка пыхнула в его глазах синевой.
— Ты… ты… Вальчонок, выпустила птиц?!
— Аха! — отозвалась Валя, уже сияя.
И Васе ничего не оставалось делать, как вновь зайтись своим дробненьким заразительным смехом.
— Стратим, сирин и Зарагоза! — крикнула Валя, запрокинув лицо к небу.
— Ты настоящая анархистка, Вальчонок! Никаких решеток! Хватит! Начинается новая эра!.. Мы ее провозгласим, погоди, только доберемся до свободных стран.
Доберемся до свободных стран
И они плыли по реке, бликующей мелкими солнечными волнами. Вася греб сильно, порывисто — засиделся, а теперь рад был поработать на вольном воздухе.
