— А ты жа сам фоткаешь свои и чужие сны! — выпалила Валя.
Митрий Алексеевич, уже освоившийся вроде бы с причудами своих гостей, поднял брови.
— Даже так? — спросил он.
— Ага, дядечка Митрий, — охотно начала делиться Валя. — Мою мобиблу забрал и фоткает.
— Я не отбирал, — возразил Вася. — Ты сама отдала.
— Отобрал! — воскликнула Валя, сверкая глазами.
Вася гневно и удивленно смотрел на нее.
— Отдай мне обратно, я покажу дядечке наши сны! — потребовала она.
Вася насупленно молчал.
— Где мобибла? В банке?
— Я ее не зарядил, — сказал Вася.
— Хорошо, хорошо, не спорьте, пожалуйста, — мягко попросил Митрий Алексеевич. — Дадут свет, тогда и посмотрим… А насчет снов… Это в самом деле любопытная вещь… Мне где-то попадалась такая информация про американца… как его зовут? Ну, не важно. Он, в общем, исследователь снов. Занимается этим… научно. И вот, что он выдал, мол: «Я сплю» — фраза абсурдная. То есть спящий не может этого сказать, он либо спит, либо нет. Он вообще скептически относится к этому. К снам. Их нет, мол. А все говорят, что: как же? Есть. И многие даже во сне якобы понимают, что им это снится. Он говорит, что это… — Митрий Алексеевич постучал ложечкой о край стакана в подстаканнике, и на миг показалось, что они едут в поезде, — что это… ложь. Сны придумываются нами в момент пробуждения. Просто кто-то первый начал воображать, что ему привиделось то-то и то-то, ну и пошла писать губерния. А на самом деле снов нет как таковых. — Он снова мелодично постучал ложечкой.
— Значит, и нас, — сказал Вася с блаженной улыбкой.
Митрий Алексеевич взглянул на него.
— Вот бы опечалился этот американец, получи снимки снов… Ведь он разработал целую теорию, книгу написал, а может, и не одну.
Валя посмотрела на Васю.
— Слышишь, Фасечка?..
Вася мотнул головой.
— Это все теории. — Он вдруг широко взглянул на Валю. — А! Помнишь, у тебя был сон про основную теорию? Так как-то?
— Не-а.
— Так может, это она и есть? То есть… что ничего и нет?.. — спрашивал он. — Даже снов, — добавил он и перестал есть.
— Ну к радикальному буддизму тот американец вроде не подводил, — возразил Митрий Алексеевич. — Вообще, резон в его соображениях есть. Даже сон под вопросом…
— А Фасечка верит в сны, — сказала Валя.
— Ну еще бы, если он их фотографирует.
— А ругает попов, — пожаловалась Валя.
— Хых, они-то своего суперстара не фотографируют.
— Я полагаю, фотографии снов — это какая-то метафора у вас. Собственно говоря, изображения в церквях тоже своего рода метафора, — проговорил Митрий Алексеевич и, допив чай, полез за кисетом, трубкой. — В снах, конечно, есть какая-то надежда… Но есть ли сами сны? — спросил он с улыбкой, вставая и направляясь к выходу.
— Дядечка! — окликнула его Валя. — А ты расскажешь еще про Париж?
Митрий Алексеевич снял на ходу куртку с вешалки и ответил, открывая дверь:
— Нет, нет, на сегодня достаточно… Уж хочется по-настоящему спать.
И ночью по этой башне снова блуждали сны.
Один сон был звуковой. Только птичьи голоса. Сначала пропела чудесно иволга, за нею какие-то другие птицы. В абсолютной пустоте, черноте. Но птицы пели. Иногда притихали, а потом звучали громче, громче, как будто налетали — и снова отдалялись.
Другой сон был такой. В пропасть уходила некая металлическая конструкция, похожая и на высоковольтную мачту, и на шахту лифта. Необходимо было спуститься сквозь «слои бытия». Кто-то внушал это. Там была веревка. За нее надо было взяться и по ней быстро-быстро скользить в шахту… И вот подземелье. Открывается дверь. Появляются две крупные — в рост человека — крысы в плащах. С ними надо поздороваться. Они любезно отвечают. На книжных полках у стены какие-то древние предметы. Интересно, что это? Дождаться, когда крысы уйдут или что-то сообщат. Но они помалкивают, роются в книгах.
Еще один сон был таким. Интереснейшая книга, великолепно оформленная, огромного формата. Одна глава называлась: «О человеческом счастье». Пробежать ее глазами… Речь о том, как научиться летать, текст сопровождают рисунки младенцев, из-под лопаток у них высовываются отростки — может быть, будущие крылья? Задача была в том, чтобы накрепко запомнить эти поучения, рекомендации. Но это было невозможно.
Следующий день Митрий Алексеевич объявил банным: «Приказ гарнизону этой крепости — стирать и мыться!» И, так как все еще не было света, он завел мотоцикл и, погрузив в люльку пластиковую флягу на пятьдесят литров, съехал к реке. Да мотоцикл увяз, забуксовал на обратном пути и опять заглох напрочь. Пришлось таскать воду в ведрах, потом вызволять мотоцикл.
Погода была серенькая, прохладная, но чувствовалось: стена тепла или даже какой-то передвижной стан небесный теплых юрт и табунов из солнечных коней надвигаются громадой. А впереди уже летели и посланцы — гуси, утки, иногда журавли и лебеди.
Баньку здесь кто-то устроил прямо в конюшне кургузовской, отделил с двух сторон кладкой из старых кирпичей, сверху залатал в крыше дыры, сложил печку с встроенным железным баком, смастерил даже полати. На черных полках валялись мочалки, обмылки, ковши, алюминиевые кружки, срезанная бутылка с огарком свечи. На стене висели березовые и дубовые веники.
Баня задымила все вокруг. Митрий Алексеевич сказал, что свою одежду Вася и Валя могут замочить на ночь в теплой воде, когда будут мыться, а он им даст футболки, трико, старые, но чистые. Валя была недовольна. Она не хотела ни мыться, ни стирать. Свыклась с грязью. Вася ворчал, спорил с ней, говорил, что в башне уже дышать нечем, а сама она как чучело.
Митрий Алексеевич предложил им идти первыми на самый сильный пар, он-то предпочитает послабее, чтобы давление не подскочило. Вася толкнул Валю в бок и сказал, чтоб она самая первая шла.
— А ты, Фасечка?
Он ответил, что тоже не переносит сильного пара.
— А мы не будем сильно пар пускать, — возразила Валя. — Пойдем, Фася, мне одной там страшно.
— Возьми Бернардика, — посоветовал Вася.
— Ты чиво, Фася?.. У него и так шуба!
— Посидит в предбаннике.
— Дяденька Митрий, Фася не хочет, — заканючила Валя. — А я одна боюся… там конюшня какая большая… Пойдем ты со мной.
Митрий Алексеевич лихорадочно засмеялся и торопливо сказал, что пусть Вася посторожит у входа. Так и решили.
— Ты хорошо там мойся, — напутствовал ее Вася. — И одежду замочи. А то в Елисейские Поля не пустят…
И сидел ждал. Валя минут через пятнадцать уже выходила, правда распаренная, с мокрыми прядями волос, рассыпанных по куртке, но в своих старых штанах, да и под курткой старая была одежда. Вася на нее заругался, заставил ее вернуться буквально силой, стащил с нее куртку и потребовал, чтобы она переоделась. Отыскал на лавке пакет с футболкой и трико, что ей дал хозяин. Валя, хныкая и сопя, снимала старую вонючую одежду, под которой не было ни трусиков, ни лифчика. Вася вспыхнул, кинулся к двери, ударился лбом о низкую притолоку.
