— Фуджи — это… это вулкан.
— Ты сказал… сказал… жалел, что нет тут твоей Фуджи, — почти дословно воспроизвела его реплику Валя.
— Да?.. А, это… это камера… Фирма такая японская, производит их. Камеры. Так они и называются — «Фуджи».
— Для кино? Ты киношник? Кинокамера?
— Хыхыхых, — засмеялся Вася. — Нет, я человек пока. А «Фуджи» — фотик. Но у меня его изъяли… Как и вообще всю технику. Ну комп, мобилу. Только велосипед не взяли. А зря. Я на нем могу въехать в мавзолей… Или в ворота Кремля врубиться в знак протеста. Хыхыхыхых…
— Гора… фотик… камера… — бормотала Валя.
— Да это мне тот фотограф дал кличку — Фуджи, потому что люблю фотики этой фирмы. А я ему дал кличку Никкор, он любитель «Никона». Свадьбы снимает.
— А ты?
— Я? Нет. Я так… свободный художник. Любитель.
— А кем ты работал?
— Хыхыхыхых!.. Хыхыхых!.. — Вася зашелся своим смехом. — А ты?..
— Я-а-а? — изумленно спросила Валя.
— Ты, ты, ты.
Она не отвечала.
— Тоже, как видно, свободный художник, художница, — заметил Вася.
— Фуй, как жарко, — сказала повеселевшая Валя, стаскивая свитер, потом и темно-голубые штаны толстые спортивные со светло-синими лампасами, трико, две рубашки, пока не осталась в одних трусиках и черной футболке. — Счас бы закурить сигаретку.
— Да ну, — возразил Вася, — развешивать сеть для рака. Легкие и будут такой сетью — обязательно поймаешь. Моя тетка курила, как героиня Гарика Сукачева, только не трубку, а папиросы все. И ей отрезали легкое. А она все равно курила. Ну и в одно легкое набилось порядочно этих с клешнями, задушили ее. Нет. Мне воздух нравится! Синее небо…
— А на Соборной же горе ты курил? — напомнила Валя.
— Чтобы согреться, расслабиться, — сказал Вася. — Ну… сам не знаю зачем. Ты закурила, тогда и я. Так просто… А вообще не курю.
Вася уже плохо различал ответ Вали. Она еще что-то говорила, ерзала на кровати, скрипела пружинами.
Набрел в солнечный и заснеженный день на заросли шиповника за холмами. «Одет в рубище, но за пазухой нефрит», — проговорил кто-то.
Сполохи алых плодов в зарослях шиповника и были похожи на блики печные. А дао и есть плавильная печь, где одно перетекает в другое. А вообще эти заросли напоминали какой-то сад. И я снова подумал о Чжуанцзы. Ведь он служил смотрителем сада. Озирался. Не появится ли? Кто-то же сказал про нефрит и рубище. Не появится ли садовник? Чжуанцзы. Он же и служил смотрителем сада… только какого-то другого. А потом и эту должность бросил, чтобы спокойно скитаться по Поднебесной в заплатанной одежде из грубого холста, в сандалиях, подвязанных веревкой. Хо-хо!.. Бедность, а не рабство.
Но когда вышел на мост, то увидел, что льда нет, совсем нет, вот удивительно-то, правда. Стал смотреть. А в воде резвятся рыбки. Вот радость! Хых!..
— Ты же не рыба, откуда тебе знать? — cнова спросил кто-то.
И тогда возмущение охватило меня и предчувствие какого-то счастья.
И я сказал в воздух:
— Но я и не шиповник, а знаю его радость!
Хы-хы-хы… Хы-хы-хы…
Вася заворочался, всхрапнул и разбудил Валю. Она привстала, озираясь, и снова уронила голову.
…Капает. Кап-кап-кап… То ли дождь, то ли с деревьев. Сыро. А в домике хорошо, сухо, тепло, ах, ах, как хорошо!.. Но… Но кто-то дергает угол. Ну? Ну?.. Лень посмотреть, так устала, что до сих пор не хочется лишний раз…Так устала убегать, все убегала по снегу, по снегу. Ладно, привстала, смотрю в оконце. Никого. И внезапно замечаю дырку. В моем новом легком домике. Ах да! вечером перед оконцем торчали две жабы. Две, две, две жабы. Как они могли сжевать угол домика?.. Так он же бумажный?! Ой, ой, а если… если огонь-огонь-огонь, мамочки, Матушка!.. И в это время снова кто-то взялся дергать… Дерг, дерг, дерг. Силуэт на стене. Кто это? Кто это? Мышь! Злобная мышь!.. Как дала ей щелбанец сквозь бумагу! Мышь подскочила как ужаленная и, крикнув, исчезла.
— Жалко, нет такой должности, — говорил утром за чаем Вася, — фотограф снов. Вот это было бы круто. А свадьбы — что… Одно и то же, козлиные прыжки, фужеры, костюмы, платья…
— Безо всего было бы лучше? — спросила Валя.
— Ну. Как Адам и Ева. Какая там была самая первая свадьба?.. Хыхых… Среди гостей змий, потом всякие зверушки, да? Лев с овцой, олень с волком, птица Сирин, павлин-мавлин… И же-э-э-э-лтогрывый ле-э-э-в да синий вол, исполне-э-э-э-нный очей, — запел, блея, Вася.
Валя зажмурилась.
— Ой, какая песня! А как дальше?
Вася посмотрел на нее удивленно.
— С ними золотой орел небесный, чей так светел взор незабываемый.
— А всю песню?
— Ты что, прикалываешься? Это же Бэ Гэ.
Глаза Вали расширились.
— Бэ Гэ-э?..
— Боб Гребенщиков. Не слышала?
Она покачала головой.
— Ну дела… И кино не смотрела «Асса»?
— Не-а.
— Где же ты жила?.. Ну не в туалете же на Соборной горе ты родилась?
Валя покачала отрицательно головой.
— А где?
— В деревне.
— Ну и что?! — воскликнул Вася. — Ломоносов тоже в деревне родился. На севере, кстати. Знаешь такого?
— Слыхала, — уклончиво ответила она.
— Да по большому счету сейчас без разницы, деревня или город. Коммунисты все стирали-стирали это различие, а тут пришел мистер Интернет и сразу уравнял всех, как «кольт» когда-то на Диком Западе. Но интернет лучше. Пускай стрельба идет словами. И третья мировая. А она уже развернулась в сети паутины. Там есть свои мухи и пауки. Меня вот сцапали, как муху.
— Ты на муравья похож, — возразила Валя.
— И что, в твоей деревне не было интернета?
— Это с экранчиком-то?.. Было такое у Сашки Мордвина, сам собрал, мы ходили смотреть, как он с актером переписывается. С этим… знаменитым… Кирпичом… Ну, про банду кино такое было.
Вася нетерпеливо мотнул головой.
— Я телевизор не смотрю, а кино у меня по ночам бесплатное и самое крутое.
— Сны? — догадалась Валя.
Вася посмотрел на нее и кивнул.
— Жаль, что с фотиком туда не проникнешь.
— А я их и так зырю, — сказала Валя.
— Ну, свои и я вижу, — ответил он.
— Нет, и чужие, — сказала Валя.
Вася поднял брови, потер нос.
— Хыхы, так тебе и фотик не нужен… Ну, что мне снилось?
