Если говорить о морально-психологическом эффекте, то большое воздействие на немецких летчиков производил огонь зенитной артиллерии. Часто при ночном налете одиночные экипажи как бы наталкивались на «заградительные полосы», создаваемые зенитным огнем. Пытаясь обойти такую полосу, вражеские бомбардировщики уходили в сторону, но там попадали под разрывы заградительного огня, создаваемого соседним сектором. Экипажи немецких машин отмечали, что «русские снарядов не жалели». Особенно запомнились им обстрелы над Москвой во время третьего массированного налета. Ожидалось, что в густой облачности «хейнкели» и «юнкерсы» будут чувствовать себя в безопасности, но именно мощный заградительный огонь помешал им, по крайней мере большинству, прорваться к городу.
«Шрапнель зенитных снарядов барабанила по улицам, точно град, — констатировал британский журналист А. Верт, представлявший в Москве газету «Санди таймс». — Десятки прожекторов освещали небо. В Лондоне мне не приходилось ни видеть, ни слышать ничего подобного» [55]. Сыграла свою роль и зенитная артиллерия малого калибра: она вела успешную борьбу с осветительными авиабомбами при их снижении на парашютах.
Не111 бомбит цель
Однако утверждение в отчете штаба зенитной артиллерии о том, что до конца 1941 г. над Москвой из 536 обстрелянных самолетов было сбито 82, является значительным преувеличением. Если верить отчету, то на один уничтоженный неприятельский самолет уходило всего 310–312 снарядов. Для сравнения укажем, что лучшая в Англии 6-я зенитная дивизия, хорошо оснащенная радиолокационными станциями орудийной наводки (СОН) и имевшая опытных артиллеристов, для поражения одного самолета расходовала 289 снарядов по видимой цели и 2444 — по невидимой. В ПВО Москвы первые СОН появились только в октябре 1941 г., а 96,6 % всех снарядов было выпущено по невидимым целям.
Большую работу выполнили московские прожектористы. Им удалось осветить (по разным оценкам) 29–33 % самолетов, участвовавших в налетах. Здесь поначалу также было немало недостатков, но к середине августа прожекторы-искатели стали достаточно надежно захватывать лучом бомбардировщики на высоте до 7000 м. «Ослепленным экипажам чрезвычайно трудно отыскивать цели» [56], — докладывали летчики эскадры KG4.
Не только немецкий летчик Хавигхорст, но и другие пилоты недобрым словом вспоминали «русские летающие колбасы». Двойные аэростаты типа КТВ-КТН или КВ-КН заставили их поднять высоту полетов до 5000 м. И хотя аэростаты нельзя было использовать при сильном ветре, а испытания показали, что разрушительная сила тросов недостаточна против самолетов металлической конструкции, они сыграли свою положительную роль. После столкновения с аэростатным заграждением получил повреждения и упал в Москву-реку в ночь на 11 августа 1941 г. Не111 (6N+MN) из отряда 1/KGr100. (К сожалению, летом 1941 г. от ударов о тросы пострадало немало своих истребителей.)
Какой же урон нанесли Москве удары люфтваффе? Уже в первом вылете 22 июля в бомбоотсеки «хейнкелей», «дорнье» и «юнкерсов» загружали преимущественно зажигательные бомбы калибром около 1 кг, чтобы вызвать как можно больше очагов пожаров. Наблюдавший налет А. Верт отметил самоотверженные действия москвичей. «В широких масштабах была организована борьба с пожарами. Позже я узнал, что многие из тех, кто тушил пожары, получили тяжелые ожоги от зажигательных бомб, иногда по неопытности. Мальчишки первое время хватали бомбы голыми руками!» [57].
Верту вторит В.Н. Гнеденко, один из руководителей штаба МПВО. Проезжая в районе Красной Пресни, он наблюдал, как с немецкого самолета были сброшены зажигательные бомбы. «Прямо перед моей машиной из подворотни выскочила группа ребят. Рассыпавшись по мостовой, как воробьи, они хватали зажигательные бомбы за оперение, ударяли их о мостовую, чтобы отшибить горящую часть, и оставляли их догорать посреди улицы» [58].
Все-таки масштабы бедствий, нанесенных в ту ночь столице, оказались существенно большими, чем сказано в официальной информации периода войны. В книге А.М. Самсонова указывается, что в городе возникло около 1900 загораний. Наиболее крупные пожары были в районах Красной Пресни и на Белорусском вокзале: здесь горели и взрывались цистерны с горючим и вагоны со снарядами. Несколько кварталов вдоль Хорошевского шоссе превратились в сплошное пожарище. С четной стороны полыхали деревянные бараки и магазины. По другую сторону шоссе, вдоль подъездных путей Белорусской железной дороги, горели склады. По воспоминаниям председателя Моссовета В.П. Пронина, несколько сотен зажигательных бомб и 15 фугасок попали на территорию Кремля и, спасая его от разрушения и пожара, погибли воины гарнизона [59].
Лейтенант Елисеев из 27-го иап участвовал в отражении первого налета на столицу
Вскоре после возвращения немецких самолетов начальник фотолаборатории 2-го авиакорпуса доложил генералу Б. Лерцеру (В. Loerzer), в частности, что атака символа большевистской власти окончилась неудачно. С этим не согласился командир авиагруппы II/KG55 подполковник Э. Кюль (E. Kuhl), который уверял, что, «контролируя работу экипажей, он снизился до высоты 1500 м и находился там, пока не начало светать», «с территории Кремля стреляли только «Rote Maus» — «Красные мыши» (так немцы называли четырехствольные зенитные пулеметные установки. — Прим. авт.) и что «груз сброшен точно на Кремль» [60].
Кюль во многом прав. Оказалось, что во время первого налета прикрытие центра города зенитной артиллерией было недостаточным. В соответствии с принятым у артиллеристов «графиком плотности огня зенитной артиллерии» наивысшая насыщенность, примерно 130–160 разрывов на 1 км пути бомбардировщика, создавалась в 15 км от Кремля. Над центром же эта величина равнялась 80 разрывам. (Советское командование быстро устранило недочет и за счет резервов и перегруппировки зениток добилось повышения плотности огня на наиболее угрожаемых направлениях: до 150–220 разрывов, а над центром — 240 разрывов.) Но в своем отчете Кюль не учел, что крепостные стены, построенные в XV в., очень прочные, а покрытые черепицей крыши не склонны загораться от попадания зажигательных бомб.
К тому же далеко не все экипажи авиагруппы II/KG55 были столь точны, как он. Теперь известно, что на территории Кремля упали три 50-килограммовые авиабомбы, несколько зажигалок и одна осколочно-фугасная бомба SC250 весом в четверть тонны. Последняя, попав в здание Большого Кремлевского дворца, пробила крышу и свод над Георгиевским залом, повредила пол, но не взорвалась. Одна из относительно крупных зажигательных бомб, срикошетив от Кремлевской стены, упала в районе Комендантской башни, однако и в этом случае разлившаяся на площади около 60 м2 нефть не воспламенилась.
Заместитель начальника Управления пожарной охраны Москвы М.Т. Павлов был одним из тех, кто занимался изучением тактики борьбы с огнем. По его воспоминаниям, вскоре после первых налетов были сделаны выводы: во-первых, пожарная команда должна приступать к тушению еще во время налета, не допуская разрастания пожаров; во-вторых, зажигательные бомбы лучше хватать прямо руками в рукавицах и сбрасывать с крыш на мостовую; в-третьих, так называемые комбинированные бомбы (одновременно зажигательные и фугасные) взрывались лишь через 45–60 с после падения, и за это время их надо было успеть потушить, предотвращая взрывы. Массовое участие москвичей в отражении налетов вражеских самолетов, их смелость и находчивость были серьезным препятствием для осуществления планов люфтваффе сжечь город.
